— Я не буду говорить о разных обычаях общин, другой ментальности, о том, что она не из нашего круга — это вещи болезненные, но преодолимые. Однако вас разделяют пропасти, через которые невозможно перекинуть мостик. Мазаль старше тебя на шесть лет. Ты ведь знаешь, сефардки быстро стареют. Еще с десяток годков, и она будет выглядеть как пожилая «йеменская» бабка, ты же останешься почти юношей. Но и это не главное. Главное — болезнь, щитовидка. Шансы, что Мазаль окажется бездетной, очень велики. Именно поэтому женихи и разбежались. Лупоглазость, в конце-то концов, дело вкуса. Да и характер у нее, говорят, приветливый, добрый. Те, кого я расспрашивала, отзывались о ней с большой теплотой. Скромница, умненькая, училась в хорошей школе, неплохо зарабатывает. В общем, если бы не щитовидка, ей бы лучший из женихов достался. Да болезнь ведь не спрашивает: Всевышний посылает испытание тому, кто способен его вынести. Но ты-то, ты-то зачем прыгаешь в больную постель?

Арье понурил голову. Рути, как всегда, была права. Но чем больше доводов она приводила, тем сильнее хотелось ему увидеть Мазаль.

— Рути, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Я только хочу взглянуть.

— Уф! — она отложила в сторону носок и воткнула иголку в атласную подушечку. — Если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума! Но раз ты так уперся, то слушай.

Каждое утро, кроме среды, Мазаль выходит из дома без десяти восемь. Занятия в школе начинаются в половине девятого, она идет двадцать минут пешком. Возвращается в два тридцать, тоже пешком. Вот такие правильные и полезные привычки у девушки.

— Я думаю, лучше всего взглянуть на нее во время прогулки. Жди рядом с домом, — тут Рути назвала адрес, — и пойди навстречу. У тебя будет несколько минут на «поглядеть». Если покажется мало, повтори на следующий день, но больше не пытайся, третья встреча будет выглядеть подозрительно. И пообещай мне, что не станешь совершать никаких глупых поступков. Только посмотришь, и все. Не забывай: в нашем районе тысячи глаз и ушей.

Арье кивнул:

— Спасибо, Рути. Я обещаю.

— Ну, иди с Богом.

Сердце стучало, приказывая немедленно мчаться к дому Мазаль и ходить, ходить, ходить — выглядывая и ожидая. Арье, словно примериваясь, дошел до угла ее улицы, посмотрел издалека на дом и вернулся.

Утром он тоже не решился, утро — плохое время для знакомства, люди озабоченно бегут по делам, напялив маски рабочего настроения. Если хочешь увидеть истинное лицо человека, взгляни на него вечером, когда усталость смывает наносное и сквозь маскарад проглядывают подлинные черты.

К двум часам он наконец-то решился пройти мимо ее дома, не спеша, словно в задумчивости скользя взором по стеклам окон. Дом как дом, ничего особенного. Арье завернул в овощной магазинчик и долго перебирал глянцевые баклажаны, стараясь охладить горячие, дрожащие пальцы об их холодные фиолетовые бока.

В два двадцать, задохнувшись от ужаса при мысли, что она могла уже пройти, он выскочил из магазинчика. Улица в это время дня пустовала, редкие прохожие, в основном пенсионеры, медленно шествовали по направлению к центру города. Перед входом в магазин на длинном прилавке были разложены овощи. Арье придвинулся к ним, погрузил пальцы в помидоры и принялся искоса озирать проходящих мимо.

Время застыло. Помидоры медленно переворачивались, подставляя упругие зеленые хвостики, красновато-рыжие спинки, капельки сока на небольших отверстиях, оставленных хвостиками. Он еще раз глянул на улицу и замер. Мазаль шла прямо на него, слегка покачивая увесистым черным портфелем. Она была одета, как одеваются учительницы религиозных школ — в нечто серое, безлико скрывающее фигуру. Арье испуганно отвернулся, уставившись в помидоры, но тут же снова повернул голову.

Она прошла рядом, на секунду посмотрев ему прямо в глаза, и от этого, так долго ожидаемого, взгляда у него все перевернулось внутри, напряглось, воспрянуло и заиграло. Он вытащил руки из помидоров и, словно сомнамбула, двинулся следом, удерживаясь на расстоянии нескольких шагов. Дойдя до своего дома, Мазаль, вместо того чтобы войти в дверь, чуть повернулась и, снова окатив Арье взглядом, пошла дальше. В конце улицы она свернула направо, потом еще раз направо. Арье было все равно, куда и зачем он идет, внезапно возникшая между ними связь ощущалась им почти физически, словно тонкая нитка, привязанная к его шее. Второй конец нитки заканчивался в руке Мазаль, и она вела его за собой так, как выводят на прогулку собачонок.

Улица закончилась, и они оказались перед входом в сквер. Он располагался неподалеку от религиозного района, поэтому его всегда наполняли мамы с колясками, старики в черных шляпах и мальчишки с пейсиками вразлет, гоняющие на велосипедах по узким дорожкам. Место, идеальное для встречи и знакомства, тут не существовало даже малейшей вероятности остаться наедине, то есть оказаться в положении, часто толкающем людей, особенно в юном возрасте, на всякого рода непредвиденные поступки. Поэтому религиозные девушки и юноши назначали свидания на скамейках сквера и просиживали на них многие часы, самозабвенно беседуя.

Мазаль подошла к одной из таких скамеек и присела на край. Арье не задумываясь опустился на другой. Теперь их разделяли всего каких-нибудь полтора метра, но каждый не замечал другого, делая вид, будто рассматривает деревья, траву, птичек, игру солнечных пятен в журчащей под ветерком листве.

Прошло несколько томительных минут. Наконец Арье кашлянул, сначала не всерьез, от смущения, но нарочитый кашель задел в горле какую-то живую ниточку, внутри защекотало, запершило, и он разразился самым настоящим, захлебывающимся клекотом. С трудом остановившись, поматывая головой, словно отгоняя новый приступ, он зажмурил глаза и сквозь темноту услышал голос Мазаль:

— Вы из-за кашля прекратили петь, да?

Он поднял веки и посмотрел на нее. Просто, как смотрят друг на друга давно знакомые люди. На лице Мазаль было написано неподдельное участие, она вся подалась в сторону Арье, точно хотела обнять его и утешить, прижав к своей груди. От этой мысли ему стало жарко, он покраснел и отвернулся.

— Нет, — сказал он, не глядя на Мазаль. — Кашель тут ни при чем. Голос исчез. Разговаривать могу, а петь — горло перехватывает. Да и не хочется.

— Бедненький!

И столько теплоты, столько участия было в ее тоне, в мягком, трепетном переливе гласных, что он вдруг повернул голову, поймал ее взгляд и твердо произнес:

— Мазаль, выходи за меня замуж.

Она охнула и закрыла лицо руками. Около минуты, не опуская крепко прижатые к лицу ладони, она тихонько раскачивалась, словно во время молитвы. Арье жадно рассматривал ее всю, вблизи и не стесняясь. Из-под серой юбки выглядывали