– Она не выживет, – сказал ему, как есть.

Но он не слушал, лишь прижимал к себе хрипящую возлюбленную, шепча её имя: «Мари». Девушка некоторое время смотрела на него, а потом, одними губами попросила о милосердной смерти. Тот, кто её разделывал, всё-таки знал своё дело. Внутренности лежали на животе, но они не были повреждены. Кровопотеря ей не грозила, только медленная и мучительная смерть от заразы, проникшей в рану.

– Вот, помоги ей, – протянул юноше пистолет. Он обернулся весь в слезах, но, сглотнув ком, принял оружие.

Раздался выстрел. Девушка, улыбнувшись, заснула навсегда на руках у любимого. Я ненадолго обрадовался: «Наконец-то, хоть кто-то адекватный! Быть может, с этим пареньком у нас получится найти и других людей…»

Раздался второй выстрел. Поскольку он был повёрнут ко мне спиной, я не заметил, как юнец, прошептав: «Господи, прости!» – упёр ствол револьвера в подбородок и нажал на спуск.

– Как же я тебя понимаю… – только и оставалось мне, что произнести в слух. – Ради кого тебе теперь бороздить просторы застывшей во мраке Земли?

Подняв револьвер, чтобы его не залило кровью, я медленно сполз по стене. От таких манёвров, боль в рёбрах разгорелась пуще прежнего. Сил идти дальше просто не осталось, но заснуть в таком месте я попросту не мог. Не столько из-за холода и четырёх трупов по соседству – поверьте, привык уже, – сколько из-за внимания прочих посторонних, что могут сбежаться на звуки стрельбы.

Тело требовало покоя. Схватка взбодрила разум, спать не хотелось. «Просто отдохну», – перезарядив револьверы, устроился поудобней в углу, чтобы видеть вход в зал. «Как же тут воняет... Просто невыносимо!»

Подумал: чем бы таким себя занять? «Чёрт, поступок парнишки не даёт покоя!»

«Грешно, да, но, с другой стороны, если свет О отверг нас, то уже и нет разницы: хорошо ли ты поступил или нет. Если, даже тысячи молитв праведников не разубедили Господа в Его анафеме человечеству, то грехи и подавно безразличны».

«Возможно, это была последняя пара людей на Земле. Теперь они – просто пара трупов… Очередных на моём пути… в никуда».

Почему-то мне вспомнился её смех. Чистый, как горный ручеёк, и мягкий, как пушинка. «Если бы я только чаще заставлял её смеяться… Этот звенящий колокольчик сумел бы разогнать тень над миром».

***

Две «ножки» ступили на моё плечо и, не торопясь, шагнули в сторону шеи. Я проснулся, но глаза не открыл, так и оставшись лежать лицом на парте, закрывшись локтями. Пальцы достигли шеи, и тут же обрушились в жестокой щекотке. Я не сумел сдержать смеха и вскочил. Вторая рука моей мучительницы тут же скользнула с другой стороны, за воротник.

– Ну хватит, Рута! – с болью в животе, произнёс я сквозь слёзы.

– А нечего спать на уроках! – смеясь, ответила девушка с волосами цвета пшеничного колоса. В её глазах – было два бездонных океана лазури, в её руках – была нежность, которой я не помнил с тех пор, как умерла матушка.

– Ну всё-всё, прости! – я готов был умолять, лишь бы она остановилась. Столь ловко орудовала своими тонкими пальчиками Рута.

– Хух! – выдохнула девушка и убрала со лба испарину. – Сколько раз тебе говорила: береги себя, хватит работать по ночам! Кем ты был на этот раз? – Рута присела на мою парту и укоризненно заглянула в глаза.

– Кочегаром… – с нежеланием, я вспомнил прошлую смену. – Не-пей-Пит платит на четверть клети больше, чем в доках, но… – мои слова резко смешались с приступом сильного кашля. В каплях слюны, попавшей на парту, виднелись частички копоти.

– Эдгар, – посерьёзнела Рута. – Нам осталось доучиться два года. Не гробь себя сейчас.

– Знаю… Но Ольгерд быстро растёт, ему нужна одежда, игрушки… А в следующем году он и сам пойдёт в школу. Я почти накопил нужную сумму.

– И что потом? – сложила руки на поясе Рута. – За школу тоже придётся платить каждый месяц.

– Себя-то я как-то обеспечиваю? – возразил я ей. – Теперь буду Ольгерда содержать. Найду работу по профессии. Врачеватели сейчас очень нужны, особенно в госпитале, куда свозят раненных с войны.

– Тоже, знаешь ли, работа не из лёгких. По десять, по двадцать часов на ногах… Старость тебе не грозит, – озвучила Рута то, что я и так прекрасно понимал.

Я никогда не задумывался, для чего продолжаю барахтаться по жизни. После смерти матушки не осталось у меня близких людей, кроме брата и Руты. Но она пойдёт по своим стопам, а Ольгерд… Тоже, когда-нибудь. И я вновь останусь один. «Зато меньше денег будет уходить», – невольно проскочило в голове.

«Старость»… Слово с оттенком благородства и мудрости. Однако, как показала жизнь, доживают до неё самые подлые и те, кто палец-о-палец не ударил ради других, даже самых близких людей. Я видел десятки бездомных, и многие из них были старше в полтора-два раза моей матери.

Она не протянула всего два месяца до сорокалетия.

– Старость... А кому из нас она грозит, Рута? – только и сумел выдавить я.

– Вам уж точно не грозит, мистер Радски! – хлопнув дверью, вошёл в кабинет учитель биологии.