типом на самом интересном месте. Неизвестно, продолжит ли этот человек, назвавшийся Виктором Зарубиным, откровенничать при Якуре? Теперь Тильда не могла уйти, не выяснив, какая опасность угрожает ее брату и как его спасти. Ради этого она была готова отправиться не то что в Рускеалу, а хоть к черту на кулички, но вот как быть с Якуром? Как объяснить другу, что она не сможет учиться вместе с ним и должна немедленно ехать в Карелию? Что ему сказать?

Новый знакомый вдруг приподнял очки и пристально посмотрел на Якура. Тильда ожидала увидеть под очками больные глаза, с такими же признаками воспаления на веках, как и на лице, или даже вовсе пустые глазницы, но глаза были нормальными, светло-карими, разве что зрачки казались отверстиями, сквозь которые струился свет: два тончайших лучика протянулись к лицу Якура и прошлись по нему, словно сканируя. А потом свет исчез, и в глазах появились совершенно обычные зрачки, узкие от солнца, выглянувшего из-за туч.

Вернув очки на место и придвинув плотно к переносице, Зарубин произнес:

– Пригласи друга поехать с тобой. В Горном я все улажу, его вещи и документы передадут к нам в филиал.

– У него, что, тоже возникли проблемы из-за использования черной магии? – спросила Тильда после паузы.

– Дело не в проблемах, а в силе, которой вы оба обладаете, но не умеете применять. Вас этому научат.

– Какая еще сила? Хотя… Вообще-то у Якура есть дар шамана, а у меня-то что?

– Ты все узнаешь со временем. Я лишь водитель и не вправе объяснять такие вещи, уже и так наговорил лишнего. Нам пора ехать. Решай быстро, едешь с другом или без.

– С другом! – ответил за Тильду Якур, не раздумывая, и, повернувшись к девушке, спросил, понизив голос: – Тебе действительно нужно ехать с ним?

– Да, без вариантов. Но тебе необязательно. Можешь вернуться в Горный.

– Я поеду с тобой, даже если ты сама не знаешь, куда и зачем едешь.

– Вот и отлично! В таком случае поторопимся, следуйте за мной. – Мужчина оживился, подхватил чемодан Тильды, будто тот был его собственностью, и устремился к автомобильной стоянке. Он неуклюже наступал в мелкие лужицы, и брызги вылетали у него из-под ног, искрясь в лучах проглянувшего солнца.

Тильда и Якур поспешили следом.

– Что произошло? – друг слегка сжал руку Тильды и намеренно замедлил шаг. – Говори, не бойся. Он тебя запугал? Чем-то шантажировал? Вынудил бросить университет? Но ведь ты мечтала там учиться!

– Горный бросать не придется. Оказывается, у него филиал есть!

– Это где?

– В Рускеале. – Тильда растерянно улыбнулась и добавила грустно: – Ну почему мечты всегда сбываются как-то не так?

3. Лунная ведьма

– Долго так продолжаться не может!

– Почему? По крайней мере, она жива.

– Тш-ш-ш… Еще услышит! И так натерпелась, бедняжка. Не надо ей об этом напоминать. Подумать только, до чего люди бывают жестоки. «Дурная кровь», «Поганая ведьма»… Как только ее не дразнили.

– Во-от! А я что говорю? Нельзя ей обратно.

– Так зачем обратно? Давай уедем подальше, увезем ее отсюда насовсем. Туда, где никто о ней ничего не знает. Да хоть в Сибирь! Там тоже есть большие города, где никому ни до кого нет дела, не то, что здесь, в глухомани. Твой брат мог бы помочь с переездом, ты говорил, он хорошо зарабатывает. Мы бы потом ему все вернули.

– Здесь роща карсикко, забыла?

– Ой, господи! Совсем задурил себе голову своими соснами!

– Да что ты понимаешь? Это же корни предков! Среди них и Виолкина сосна есть, живой оберег, как-никак. Не пропадет дочка, не бойся. Здесь уж точно не пропадет.

– Да ведь ей учиться надо!

– Закончила среднюю школу, и будет с нее. Выйдет замуж за хорошего человека, и без всякой учебы прекрасно заживет.

– Замуж!.. Да кто ж с ней возиться захочет, с чудачкой?

– А ну, хватит! Сама говоришь, что натерпелась девчонка, а слов не выбираешь! Только-только отошла она, а ты… эх!

– Ладно, ладно. И правда, что-то расшумелись мы спозаранку. Разбудили уж, поди. Только ты все же позвони брату, намекни о переезде. Вдруг захочет помочь? Хотя бы с работой. А к соснам твоим каждое лето ездить будем.

– Ага, рассказывай!

– Ну, а что? Места здесь красивые, природа, леса-озера, простор. Мечта туриста, лучше и не найти. Но это для отдыха, ведь не для жизни. Зимой-то жизнь тут совсем замирает. Вот уедут в октябре последние дачники, и ни души на километры вокруг не останется.

– Ну и ладно. Зачем они тебе, эти души?

– Да мне-то ни за чем. Виолке, вот, общение нужно. Ведь отшельницей растет.

– Жива-здорова, и слава богу.

– Не переспоришь тебя. Ладно, хорош воду в ступе толочь. Иди-ка, лучше, дров принеси.

– Да не холодно же.

– Зато сыро. Постель хоть выжимай. И дождь моросит, на улице не высушить.

В соседней комнате Виола открыла глаза и сбросила с себя одеяло, казавшееся, и в самом деле, противно сырым и холодным. Пальеозеро насквозь пропитало влагой старый дом, стоявший на песчаном берегу в окружении редких высоких сосен, похожих на ершики для мытья посуды. Это были не обычные сосны, а этакие колючие венчики на тонких скрипучих стволах: давным-давно из них сделали карсикко, памятные обереги, испещренные у основания глубокими зарубками. Зарубки белели свежей древесиной от того, что отец регулярно их обновлял, стесывая в углублениях потемневший слой. Виола не разбиралась в этих символах и цифрах, она могла прочитать только свое карсикко – да, у нее было личное дерево-оберег. Оно делилось с ней силой земли и неба, лечило и успокаивало. Виола не раз замечала: стоило постоять часок с сосной в обнимку, и все синяки и порезы исчезали бесследно. Правда, потом очень быстро новые появлялись, и все же, если б не сосна, живого места на Виоле было бы не найти.

Все из-за проклятия.

Беда заключалась в том, что Виола ходила во сне. Причем запертые двери и окна ее не останавливали. Родители даже пытались привязывать ее на ночь к кровати, но это не помогало: веревки оставались, а Виола исчезала. Ее находили в окрестностях поселка, бродившую босиком по лесам, болотам, по овражкам и горочкам, по каменному руслу высохшей реки, образованному остатками разрушенного вулкана Гирваса. После постройки дамбы на Пальеозере река Суна обмелела до тоненького ручейка и возрождалась лишь по весне, во время водосбросов, превращаясь на несколько часов или дней в бушующий водопад. Незадолго до начала водосброса начинала выть сирена, отпугивая людей, оказавшихся на пути водного потока. Все местные жители знали распорядок работы дамбы, а вот туристы могли пострадать, поэтому их предупреждали сигналом тревоги. Ночью же на Гирвасе было безлюдно, и никто не мешал Виоле петь.

Песня возникала непроизвольно, как смех, вздох или стон, в ней не было слов, только мелодия, рожденная чувствами, наполнявшими Виолу во