Ира за рулем много лет. Ездила на автомате. Садилась за руль и могла думать о чем-то своем, не следить за дорогой, а полностью отдаваться размышлениям. Машина привозила ее туда, куда Ире было нужно: они словно становились единым целым.

Сейчас Ира возвращалась домой, но на самом деле понимала, что туда хочется меньше всего, и машина была с ней заодно. Сегодня она весь день на взводе и передала это состояние автомобилю, который, подхватив ее настрой, несся, как космический болид, сквозь размеренный весенний город.

– А вот и Павелецкая, и опять свободно. – Ира еще чуть надавила на педаль газа, ей нравилась скорость и та сила, которая передавалась ей от чуть слышно урчащего мотора, либо, наоборот, раздражение трансформировалось в лошадиные силы и несло их по городу.

– Нет, ну как он мог так поступить. За что? – рассуждала она сама с собой, с трудом сдерживая слезы, стесняясь, что их может увидеть кто-то из соседних автомобилей, поравнявшихся с ней на светофоре.

Она опустила солнцезащитный козырек, посмотрела на себя в маленькое зеркало с подсветкой. Потянулась за сумкой, стоящей рядом на пассажирском сиденье. Тушь все-таки смазалась. На ощупь, не прекращая движения, вытащила платок и промокнула уголки глаз.

«Жаль, я не курю! В такие моменты курильщики, наверно, затягиваются сигаретой в надежде найти в ней успокоение, а может, движимые желанием выиграть лишнюю минуту для размышлений. Да, вот этих минут обычно и не хватает. Куда я всегда несусь, почему не умею промолчать? Сама себе все порчу», – в который раз корила она себя.

Мост над Москвой-рекой тоже оказался пустым. Это ее любимый маршрут – по набережным. Сейчас будет верхняя точка моста – и невероятный вид на Кремль и храмы, потом еще один тоннель и поворот на Яузу, а там еще чуть, – и она дома.

Вечернее солнце мягким розово-оранжевым светом освещало мост, тягучую темную гладь Москвы-реки, отражалось от золотых куполов церквей, подсвечивало небо.

Проехав по пустому мосту, она нырнула в тоннель под Таганской площадью. На этом «полет» закончился. Тоннель стоял. Судя по всему, намертво. Пробка стремительно накапливалась, вновь прибывающие за Ирой автомобили послушно вставали в очередь друг за другом.

– Ну вот, не хотела домой – получила, – сказала она собственному отражению в зеркале заднего вида – худощавой сорокалетней женщине с аккуратно собранными в прическу-ракушку темными волосами и серыми тревожными глазами, бережно упакованную в строгий деловой брючный костюм, безупречно сшитый и сидящий точно по фигуре. Вздохнув, Ира сложила на руле тонкие руки с модным вишневым маникюром, опустила на них голову в безнадежном изнеможении от безвыходности ситуации. Пробки в Москве – это неизбежно и надолго.

Нет, все-таки он не любит кофе. Не может себя приучить, хоть и купил кофемашину. Зря все это, зря. Нужно слушать себя.

Кирилл, морщась от горечи, сделал над собой усилие и допил последний глоток. Оставил грязную чашку на подоконнике.

Принял душ, быстро оделся, выбрав кожаные штаны черного цвета и белоснежную рубашку, собрал в хвост темные волнистые волосы, прошел в коридор, надел мотоциклетные сапоги из чуть потертой кожи с квадратными мысами, потянулся за косухой. Обыскал себя, прохлопав руками карманы. Телефон? Да, забыл в спальне. Вернулся, мельком взглянув на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. Взял со стола телефон, потом, передумав, сдернул с себя рубашку. В спешке одну пуговицу забыл расстегнуть, и она, не выдержав рывка, слетела, описала круг в воздухе, гулко ударилась о паркет и, встав на ребро, закружилась на одном месте. Кирилл замер на мгновение, наблюдая в задумчивости за ее танцем. Стянул с плечиков черную водолазку, надел, после чего стремительно прошел на кухню и вымыл за собой кофейную чашку.

Он знал: сегодня ему предстоит разбиться.

Москва непредсказуема. Абсолютно пустое Садовое кольцо сменилось мертвой пробкой, да еще и в тоннеле. Это было ужасно. Ты стоишь, зажатая со всех сторон, не можешь двинуться ни в одну сторону, от тебя ничего не зависит. Насколько видит глаз, все красно от стоп-сигналов стоящих впереди машин, а за тобой – сотни таких же, как ты, и к ним постоянно присоединяются новые, минуту назад еще мчавшиеся по улицам города и не подозревавшие, что ждет впереди.

Ира то и дело брала в руки молчаливую коробочку смартфона.

– Ну почему он не пишет? – Она в сотый раз включила экран в надежде найти новые уведомления.

Время в пробке растягивается. Сколько она тут стоит – полчаса, час или больше? Заведенная ссорой с утра, Ира не смогла успокоиться за весь день в офисе. Раздражение нарастало, словно свернутая внутри нее змея разворачивалась, росла, рвалась наружу. Ее успокаивала езда: садясь за руль, она надеялась, что по дороге придет в себя, найдет выход, придумает, как все уладить, и тогда поедет домой. Но пробка нарушила планы.

Ире нужно было все контролировать, иначе она теряла равновесие и с трудом балансировала на тонкой призрачной нити жизни. А тут от нее ничего не зависело. И он тоже вышел из-под ее контроля! Он больше не любит ее, она ему не нужна, теперь есть другая в его жизни.

– Мам, я хочу с тобой поговорить, – объявил сын, выйдя в кухню к завтраку.

Ира окинула взглядом двадцатилетнего сына, отметив про себя, какой же он красавец. Высокий, выше большинства своих друзей, с темными волнистыми волосами – наследство от отца, в дорогом костюме, а не в этих дурацких коротких джинсиках, которые носит сейчас молодежь. Перспективный студент юрфака МГУ, толковый, с хорошей репутацией и уже с предложениями о работе в серьезных компаниях. Какая же она молодец, что не отпускала его никогда, везде вместе. Лучший садик, лучшая школа, никаких непонятных друзей, ребенок должен быть все время занят. Английский, карате, репетиторы по всем предметам, музыкальная школа – у ее сыночка был расписан весь день по часам. Ира всегда много работала, ей было трудно тянуть такой график, поэтому она взяла сыну гувернантку. И даже развелась с его отцом, чтобы ни на кого не отвлекаться. Муж не поддерживал такую систему воспитания сына, часто с ней спорил, они ругались, он ревновал ее к ребенку, укорял, что Ира уделяет мало времени ему самому. А зачем, если у нее теперь сын и она должна вырастить его человеком, дать лучшее.

– Ты уверен, что нам вот именно в этот момент, с утра пораньше, нужно говорить? Судя по началу, это серьезный разговор. Может, на вечер отложим? – Ира вопросительно посмотрела на сына, ставя перед ним тарелку с яичницей и салатом и думая