– Вы вместе, вот так, так лучше будет, – пробормотала она, поправив на Симе одеяло и заложив ей за ухо выпавшую прядь седых волос. Потом заметила записку на столе со странным указанием не поливать герань. Подошла к окну, отломила веточку. Квартиру наполнил терпкий аромат лета и чего-то еще неуловимого из детства Марии. Она поднесла ее к лицу, вдохнула этот знакомый всем запах, потом завернула черенок в записку и убрала в карман платья.

Мила влетела в подъезд. Она уже порядком запыхалась: все-таки вес и возраст дают о себе знать.

– Нет, точно пора заняться здоровьем, вот матери за восемьдесят, а она на пятый этаж, да еще такой высокий, пешком ходит, – ругала Мила сама себя, преодолевая через отдышку лестничные пролеты.

Мария Дмитриевна вышла из квартиры. Она ждала дочерей с внучкой, которые должны были приехать на праздник, поэтому затеяла пироги, а яйца не купила. Пока запирала дверь, услышала шаги на лестнице, обернулась и чуть не выронила ключи – на ступеньках стояла молодая Серафима Дмитриевна… Что за наваждение!

– Ой, а вы кому? – с трудом справляясь с волнением, спросила Мария.

– К Серафиме Дмитриевне, я ее дочь. А вы, наверное, Мария, соседка? – Шумно дыша, Людмила остановилась, радуясь возможности отдышаться. – Мама про вас как-то говорила.

– Так это вы? – Мария пыталась сообразить, как быть, не на лестнице же объясняться. Уж три дня, как Симу схоронили, она чувствовала себя виноватой, что так и не смогла дозвониться до дочери, нехорошо это. Вслух произнесла: – Я так и подумала, вы с мамой очень похожи, просто одно лицо!

– Да? Удивительно! Раньше нам никто не говорил, – ответила Мила, ей было неожиданно приятно услышать такие слова от незнакомого человека. – Ладно, приятно познакомиться, я, пожалуй, пойду.

– Постойте, я вам должна кое-что сказать. Давайте зайдем ко мне, – решившись, тихо проговорила Мария Ильинична, совладав с собой, отворяя дверь и приглашая Милу зайти.

Мила сидела на полу возле кровати матери. Положив руки на постель, склонив на них голову, она тихо плакала. На старом венском стуле висела кофта из козьего пуха, которую она подарила маме на прошлый Новый год. Соседка сказала, что мама умерла в ней. Мила стянула кофту со стула и зарылась в нее лицом.

Она вспоминала детство, маму, отца, их семейные вечера на кухне, игру отца на гитаре, кофе из того самого голубого кофейника, который стоит сейчас на подоконнике возле горшка со знакомой с детства вечной геранью. Вспоминала подростковые протесты, болезнь отца, слезы матери, вечное противостояние, в результате которого Мила стала специалистом во многих областях, вот только мама так и не сказала, что гордится ею, а может, и говорила, просто дочь не слышала. Она обвела взглядом эту маленькую комнату, остатки их былой квартиры. После продажи «лишних» комнат мама распродала большинство мебели и вещей, собрав в квартирке только то, что ей было действительно дорого. Их круглый стол с отцовской скатертью, бабушкино трюмо, фотографии актеров, которых она одевала. Ими были увешаны все стены. Ни одной фотографии отца, Милы или их всех вместе не было.

Слезы текли по Милиным щекам, капали на кофту и на постель, она гладила рукой подушку, словно с каждым движением осознавая, кого потеряла. Легла на кровать, обняв подушку обеими руками, вжавшись в нее лицом, вдыхая мамин запах, такой родной и знакомый, ускользающий навсегда. Рука наткнулась на что-то твердое. Мила достала из-под маминой подушки старую фотокарточку. С фото на нее смотрела маленькая Мила в любимом платье в горошек, сшитом мамой, с двумя тугими косичками и огромными бантами, которые Сима вплетала ей каждое утро перед школой.

В Санкт-Петербурге наконец-то потеплело и наступило лето.

У открытого окна стояла женщина, красивая той зрелой красотой, которая наступает с возрастом от осознания того, что тебя кто-то любит. Аккуратно наклонив голубой кофейник, бережно придерживая выпуклую крышку с черным кружком отколовшейся от времени эмали, она поливала герань, полыхающую красными зонтиками маленьких звезд. Вода текла тонкой струйкой, питая высохшую землю, с каждой каплей наполняя жизнью женщину и ее дом.

09.05.2024

Без трех секунд

Мальчик медленно погружался под воду, глядя сквозь ее толщу на Иру. Взгляд широко распахнутых глаз бездонного голубого цвета был не испуганным, а восхищенным, словно он искренне, по-детски радовался неожиданному приключению, еще не понимая, что произошло.

Мир вокруг замер, люди остановились, прервав движение. Воздух стал ощутимо вязким, словно время затормозилось, превратив его в гигантский пласт прозрачного желе. Ее малыш, шагнувший в воду, не заметив, что кромка бассейна закончилась, с каждой секундой отдалялся от Иры, опускаясь все глубже. Толща воды над ним медленно увеличивалась, обесцвечивая восторг голубых глаз и отдаляя его от матери. Ира, замерев, наблюдала за тонущим сыном. Он раскинул руки и не шевелился, глядя на нее огромными глазами, увеличенными линзой воды. Темные волосы вокруг его головы медленно шевелились, выдавая неумолимость движения вниз.

– Ира-а-а-а-а!.. – из ватной тишины вырвался пронзительный крик, выведший ее из оцепенения. Она резко опустила руку в воду и выдернула из бассейна на бордюр трехлетнего сынишку, не успевшего сообразить, что произошло.

– Сынок, все хорошо, сейчас пойдем за мороженым, – скороговоркой шептала она малышу, который испугался не погружения, а реакции матери. – Сынок, я люблю тебя, слышишь?! Запомни: я очень тебя люблю! – Сидя на лежаке, стоящем у кромки воды, она изо всех сил прижимала к себе маленькое мокрое тельце сына. Обняв его коленями и положив его голову к себе на грудь, она осыпала поцелуями недоуменные голубые глаза, будто вернувшиеся с того света. А потом долго и интенсивно растирала его полотенцем, словно пытаясь стереть из памяти страшный эпизод, который теперь останется с ней навсегда и будет сниться по ночам.

Ира не ехала по Москве – она неслась, нервно вжимая в пол педаль газа нового красного мерседеса. Автомобиль послушно отзывался, радуясь редкой возможности продемонстрировать хозяйке свою мощь, бесшумно срывался с места на светофорах, летел над разметкой, обгонял зазевавшихся соперников по автоспринту на обычно загруженных московских улицах, будто сегодня отменили правила, камеры и штрафы, радостно урчал под капотом, словно напоминая: там притаился большой зверь.

В конце мая в семь часов вечера в Москве светло. Могучие тополя и липы, обрамляющие Садовое кольцо и напоминающие об истории его названия, подернуты радостной светло-зеленой дымкой распускающейся зелени.

В воздухе отчаянно пахло весной. Этот аромат чувствовался повсюду. Пешеходы в легких одеждах не торопились, шли нарочито медленно, наслаждаясь теплым вечером.

Ира проехала в тоннеле под Ленинским проспектом, вынырнула на Добрынинской, снова ушла в тоннель, один светофор сменял другой –