– Нос можно прищепкой, – буркнул Черноклюв. – Тебе бы только не работать!

– Мы же интеллектуалы, – напомнил Бабурнин с горделивым достоинством.

– Но не интеллигенты, – возразил Черноклюв. – Шеф прав, так что и политикой займемся, если так карты лягут.

Он снова прошелся вдоль окон, распахнул дверь на балкон, вышел, мы с Бабурниным смотрели, как неспешно оглядывается на соседей по этажу, потом оперся руками о барьер и начал рассматривать внизу улицу.

Бабурнин бросил с сарказмом:

– Высматривает, как будет отстреливать толпы зомбей!

Черноклюв мрачно пробормотал:

– Зомбей не будет, а Росгвардию я бы уже задействовал. Молодежные банды вот-вот выйдут на улицы.

– Полиция не справится?

– Снаппер и её проредил, – сообщил Черноклюв, не поворачивая головы. – Не сыскарей, конечно, а бумажников, кладовщиков, диспетчеров… их не видим, но без них работа и тех, кто гоняется за нарушителями, застопорится.

Я вылез из-за стола, на экране быстрый калейдоскоп из новостей, больше всего показывают проклятую Америку и проклятую Англию, а также тупых немцев и дебилов французов, народу всегда нравится, когда у соседей дом горит, и коровы дохнут.

Вышел на балкон к Черноклюву, на улице легкий ветерок, Алиса тут же услужливо сообщила какое направление, сила ветра, влажность и что-то насчёт солнечной активности, что никогда не интересует молодых и сильных.

Народу на улице я не сказал бы, что стало намного меньше. При ковиде и плетцлихе иногда вообще как будто всё вымирало, а сейчас даже удаленку не ввели. Правда, сейчас и с ковидом бы никакой удаленки, потери экономики оказались намного больше, чем при смерти каких-нибудь пары миллионов человечиков, обоснование придумали бы красивое и гуманитарное, пипл всё схавает.

Бабурнин взял с собой тарелку с хрустящим печеньем, вышел к нам, повел носом по сторонам.

– Как у тебя соседи? – спросил он. – Толстые? Если что, можно прорубить стенку и присоединить их квартиру к твоей. Как только освободится.

– Типун тебе на язык, – сказал я. – Там мирные тихие люди. Правда, толстые…

Захлопали крылья, голубь спикировал и выхватил из его пальцев половинку печенья.

Бабурнин проводил растерянным взглядом обнаглевшее пернатое.

– Прям оптеродактелились! По всей Москве уже кабаны на улицах ходят, во дворах роются, а выгнать нельзя – штраф. И медведи в садах деревья ломают, доставая груши… Ну прям, Европа!

Черноклюв посмотрел вдоль улицы, задумался, проворчал невпопад:

– На что бы там не намекивали в прессе, но снаппер не дело рук ученых-интеллектуалов!

Бабурнин поспешно хрустел печеньем, пока наглые птицы не отняли, бить их нельзя, штраф только на первый случай, а дальше хуже.

Я сказал задумчиво:

– Но версия имеет право… Мрут как раз тупые…

Бабурнин накрыл ладонью остатки печения, энергично потряс головой так, что уши чуть не слетели на пол.

– А спортсмены? Это самые тупые люди на свете, но из них тоже почти никто не помер!.. Даже Януш Ковальский, хотя у него сто восемьдесят килограммов!..

Черноклюв сердито покосился в его сторону.

– Самые тупые, – заметил он сухо, – спортом не занимаются, это тяжкий труд!.. А Ковальский, да самый крупный в мире бодибильдер, я за ним слежу, на чемпионате мира выступали на одной сцене. Я перед ним просто микроб, на шестьдесят кило меньше!.. Правда, он и выше меня на голову. Может, снаппер бьет не по весу?

– Бьет по жиру, – напомнил я. – Всё-таки его у тебя пока что как на тощем поросенке, а по мышцам от тебя и Тезей убежит. Пока разжиреешь, снаппер помрет раньше.

Я вернулся в комнату, за мной потянулись и Бабурнин с Черноклювом. Бабурнин сразу подошел к кофемолке, интеллигентные люди могут пить кофе с утра до вечера, пошептался с нею, она игриво блымнула огоньками и весело затрещала высушенными зернами.

Я опустился в кресло, Черноклюв рухнул на диван, Бабурнин повернулся к нам, подставив под струйку кофе чашку.

– Ладно-ладно, – сказал он, – среди трансгуманистов вообще-то десять процентов профессиональных спортсменов! А высоколобые тоже не сидят перед жвачниками, либо в спортзалы, либо дома таскают штангу и машут гантелями.

Я сказал примирительно:

– Всякий, кто работает над собой и улучшает себя, уже трансгуманист. Или около. Трансгуманисты держатся лучше всех, но всё равно стремно. Мы шли медленно, а сейчас вдруг карта поперла!.. И не хочешь, а уже в первой пятерке, будто в дамках. Пятипроцентный барьер точно наберем!.. И тогда что, заседать в Думе?

Бабурнин сказал с сомнением, но уже и с тревогой:

– Пятипроцентный да, наберем. И что, мы в самом деле политики?

Сердце мое заныло, сам знаю, никто из нас не ожидал, что партию трансгуманистов словно какая-то волна вдруг понесла вверх, соскользнуть ещё не поздно, хотя и не знаю как, но спросил сердито:

– Это почему же?

Бабурнин наклонился вперед, всё ещё не выпуская из ладоней крохотную чашку, заглянул мне в глаза.

– У любой партии, – сказал он нехотя и с некоторым отвращением, не желая быть капитаном Очевидностью, – что прошла пятипроцентный рубеж, обычно верхушка уже давно в политике! Часть вообще трется в коридорах власти. А мы?

– Чужаки, – согласился Черноклюв. – Ну и что? Сейчас весь мир тряхнуло!..

Бабурнин покачал головой.

– В правительствах всех стран почти никто не помер от снаппера. На всех континентах чёрт-те что, но у власти всё те же мастодонты.

– А если наберем больше всех голосов?

Он вздохнул, а Черноклюв хищно рыкнул:

– По Конституции выдвинем своего, и никакие мастодонты не пикнут. Всё по закону! А что? Впервые на посту правителя страны может оказаться доктор наук с ай-кью большим, чем у всего нынешнего правительства!

Алиса неожиданно подала голос:

– Босс, у вас уже сорок два неотвеченных звонка!.. Вы всё ещё в думах о высоком? Вам нужен апгрейд!

Бабурнин подхватился с дивана.

– Ого!.. То-то мне Аркаша жаловался, что ты ему уже неделю не отвечаешь!.. Он не один такой с безответной любовью и преданностью? Давай работай, кэп!.. Ты у нас глава потому, что можешь заниматься и политикой, от чего мы всё ещё шарахаемся!

– Дошарахались, – буркнул я.

Алиса провозгласила с апломбом:

– Мы возьмем власть, и всех осчастливим! Ещё круче снаппера.

Черноклюв тоже поднялся, диван с облегчением вздохнул и попытался расправить вдавленные чугунной задницей мышцы.

– Ответь на звонок, – прогудел он, – теперь нам общаться придется чаще. Чую, идем в гору!