Очутившись на палубе, он с удовольствием подставил лицо ветру. Пустыня уже отдала дневной жар и дышала прохладой. Мимо Данилина на нос прошел враскачку на ногах-коротышках боцман. «Тронхейм» готовился выбрать якорь.

Данилин перебирал в памяти все сказанное. Он порицал себя: вот, все-таки дал интервью. И кому? Газете «Тудэй», беспардонной сплетнице. Да, допущена ошибка… Конечно, радости им это интервью не может доставить. Но ведь они не церемонятся, возьмут да и переиначат по-своему…

Однако что-то смягчало досаду Данилина. Что? Может быть, веселая прямота Баркли, его искренний смех?

8

Сурхана водили на допрос каждый день. Совершая в своей камере намаз, он молил аллаха пощадить его.

Для намаза Сурхан получил тряпку, которая когда-то была ковром. Солнце в камеру не заглядывало, но крик муэдзина проникал через узкое решетчатое окошечко наверху. Поэтому Сурхан не боялся потревожить аллаха молитвой не вовремя.

Да, милость аллаха очень нужна Сурхану. Он уж который раз повторяет капитану Азизу: стрелять в советского лоцмана и не думал, вышел попугать шалопая грека. Вздумал волочиться за сестрой! Аллах видел — ружье было направлено в воздух. Но подлый враг аллаха принял облик летучей мыши…

Белая рубашка Сурхана, соблазнившая гнусную тварь, давно стала черной, — а это была его самая лучшая рубашка. Из нейлона, купленная в Измире. В тюрьме она испачкалась, порвалась на худой железной койке, едва прикрытой куском войлока. Ни днем ни ночью эта койка не дает сомкнуть глаза. Кормят сухой, недоваренной фасолью. Да и ту надзиратель иногда забывает принести. Он мстит Сурхану, так как не получает от него бакшиша.

И не получит! Сурхан готов сосать собственный палец, но денег, если бы они и появились у него, вымогателю не даст!

Не раз бывало — Сурхан сидел на допросе голодный. Почтенный Азиз — аллах одарил его ученостью — исписал уже листов пятьдесят своим мелким и красивым почерком. Все, решительно все известно капитану Азизу про Сурхана. И на каких судах плавал, и в каких портах бывал. И кто его друзья, и кто недруги. И по какой причине набуянил на иностранном судне.

Аллах видит: Сурхан не мог снести обиду.

— Кто же тебя обидел? — спрашивает капитан.

— Механик по имени Пьетро, — отвечает Сурхан. — Он сказал, что мы потому не едим свинину, что сами свиньи.

— И ты осмелился ударить механика?

— Да, мой господин! Аллах простил меня.

— Вероятно, — соглашается капитан. — Значит, ты сильно ненавидишь европейцев?

— Неверного я не назову братом. Господин начальник, — Сурхан выпрямляется, — кто ответит за кровь моего отца?

Капитан не откликается, он опять пишет, опять выводит буквы своим тонким, быстрым пером. На щеку ему села муха, он даже не морщится, торопится исписать еще один лист.

А ведь ему известно про отца, убитого английской бомбой в Порт-Хараде.

— А кто такой Спиро?

— Грек, неверный.

— У него, однако, есть деньги. А в будущем будет еще больше. Он получит в наследство лавку.

Начальник и так все знает. Для чего задавать вопросы, для чего писать? Но произнести эти дерзкие слова вслух Сурхан не решается.

— Спиро, быть может, хочет жениться на твоей сестре. Он вытащил бы ее из бедности, да и тебе кое-что перепало бы.

— Он обманет ее.

— Как ты можешь утверждать?

— Все равно, господин, — волнуется Сурхан, — я не отдам Зульфию за неверного. Пусть оставит при себе свои деньги.

— Ладно, Сурхан, — кивает почтенный Азиз. — Нас не касается. Сознаешь ли ты, что тебе грозит?

Аллах милостив! Разве правда не ясна, как день? Разве не записал ее почтенный Азиз?

Сурхан молчит. Если капитан не верит ему, тогда самое лучшее молчать. Язык Сурхана словно окостенел.

— Но у советского лоцмана другое мнение, — слышит Сурхан. — Он считает, что у тебя был умысел. Он требует, чтобы мы казнили тебя за покушение.

Сурхан растерянно моргает, — почтенный Азиз выхватил из ящика стола бумагу и машет ею, почти касается лба Сурхана, его давно нечесанных, свалявшихся волос.

— Я пытаюсь тебе помочь, но… — капитан прячет бумагу обратно в стол и со вздохом задвигает ящик. — Судьба твоя не стоит гнилого финика. Летучую мышь на твоем плече никто не видел. Тебе следовало поймать ее. Спиро видели, но полчаса спустя, у автобусной остановки.

У Сурхана кружится голова.

— Ты что, — кричит начальник, — дар речи потерял, ослиное ухо?!

Сурхана увели.

Аллах еще не сжалился над ним, еще несколько дней испытывал его ужасом, неизвестностью. «Тебе следовало поймать ее», — сказал начальник. О если бы можно было положить это поганое создание, эту проклятую жительницу тьмы на стол почтенному Азизу! Сурхан ощутил когти летучей мыши, вцепившейся в его рубашку, ее тяжесть на плече и сделал судорожное движение, чтобы сбросить порождение ада. Ночью, в беспокойном полусне, к нему слетались стаи летучих мышей. Они садились на него, ползали по его телу, царапали…

Видения посещали его все чаще. Когда стражники снова втолкнули Сурхана в кабинет начальника, он поклонился и потом сразу же дернулся, отбиваясь от летучей мыши, видимой ему одному.

Что-то изменилось в кабинете. Да, перед капитаном на столе нет бумаг. Стол чист, на нем нет ничего, кроме пачки сигарет и зажигалки в виде сидящего дервиша.

Такие зажигалки Сурхан видел — их продают в столице туристам. Теперь дервиш сидит совсем близко, от его полосатого одеяния рябит в глазах; из кривого, беззубого рта вырывается пламя.

Начальник всовывает в губы Сурхана сигарету. Что происходит, великий аллах!

— Ты родился под счастливой звездой, — говорит начальник. — Вчера уже был приказ о твоей казни. Кури, кури, глупец! Благодари аллаха и меня.

У Сурхана слабеют ноги, он опускается на пол.

— Аллаха и меня, — повторяет капитан. — Твое дело разбирали в столице. По моему настоянию тебя простили. Просьбу советского лоцмана большие чиновники разорвали вот так…

Начальник поворачивается к шкафу, достает лист бумаги, рвет и швыряет на пол. Это большое усилие для почтенного Азиза, — некоторое время он сипло дышит, открыв рот.

Сурхан смотрит на него с сочувствием. Как странно: почтенный Азиз столь учен, но знания не избавляют его от болезни, от телесных тягот. Почему аллах не поможет ему, не вознаградит за ученость, за доброту?

— Кури, дурень! — говорит капитан.

Сурхан не затянулся, сигарета его погасла. Он жует сигарету, и ему вдруг становится страшно. Очень уж явственно привиделась петля, стягивающая шею.

— Вот чего надо было русскому! — слышит Сурхан. — Он желал твоей смерти. И значит, в угоду ему мы должны были повесить невинного!

Про русского еще никто не говорил плохого. Дочка русского дружит с Зульфией. Один раз, издали, Сурхан