Шрифт:
Закладка:
Но советские войска своим мужеством и несгибаемой стойкостью сорвали планы немецко – фашистского командования, остановив его войска у самых стен столицы, а затем, перейдя в решительное контрнаступление, вовсе отбросили их назад. Миф о непобедимости фашистской армии был полностью развеян, но сил у врага было еще очень много, поэтому надо было готовиться к самым кровопролитным и тяжелым сражениям, создавать мощные рубежи укрепления, не дать возможности фашистам оправиться от первого поражения и продвигаться по нашей земле.
Наш участок – молодежной бригады села Балахониха – район села Шониха, что в 40 – 45 км. от Горького. Именно туда мы выехали на строительство рубежей обороны.
К тому времени я уже работал учетчиком в колхозе. Сейчас, пожалуй, редко встретишь такую должность. А тогда была.
В мои обязанности входила проверка качества и учет конечного результата, количества труда, а именно: сколько за день было вспахано, засеяно земли или собрано урожая, скошено травы и т. д.
Работа очень ответственная, поэтому человек, занимающийся подобным делом, должен быть, прежде всего, честным, порядочным и принципиальным.
Скажу прямо, в процессе общения с людьми возникали всякие ситуации.
Бывало, подходил ко мне кто-нибудь из наших ребят и по-свойски начинал упрашивать меня, чтобы я ему «приписал» несколько лишних саженей к выработке.
Ничего не поделаешь, приходилось отказывать даже самым хорошим и близким друзьям, за что они на меня вначале обижались:
– Тоже мне, друг называется! Такую мелочь для друзей сделать не можешь!
– Не «не могу», а не хочу! – отвечал я им. – Думайте что хотите, но делать я этого не стану! Поймите, мы делаем одно общее дело, и, обманывая других, мы обманываем прежде всего себя. От нас требуется конечный результат, и мы должны его дать! Причем фактический, а не фиктивный. Улавливаете разницу между словами? Ничего не напоминает? Фиг, фига! Представьте себе такую картину: пишут нам бойцы письма с фронта и расписывают, сколько десятков фрицев они убили за день. Вы им верите?
– Конечно, чего ж не верить?
– Вот-вот, верите. А они, допустим, на самом деле ни одного фашиста не уложили.
– Как так?
– А вот так! Хвалятся. «Липа» все это.
– Зачем же им врать?
– Чтобы вам пыль в глаза пустить, – решил я им «подыграть». – А теперь ответьте, скоро кончится война при таком положении дел?
– Конечно, не скоро!
– Вот и я об этом вам говорю. Там, на фронте от нас ждут металл, хлеб, уголь, технику, оружие, боеприпасы. Ждут, чтобы бить врага. Чем же они его будут бить, что будут кушать, если мы им вместо всего этого будет «липу» давать? Эту самую фигу им скрутим из трех пальцев? Так, мол и так, товарищ боец, дал я сегодня тебе две нормы. Только где они эти нормы? На бумаге? Им не нужны наши хвастливые отчеты о «не проделанной работе», о «перевыполнении» плана. Им конечный продукт подавай, чтобы было чем бить врага. Понятно?
После такой политбеседы в головах моих сверстников начинали появляться светлые мысли и постепенно обида сменилась уважением ко мне. Ребята стыдливо отводили глаза:
– Ладно, ты это… Забудь все, что мы тут болтали… Не подумали… Мы лучше на самом деле две нормы давать будем!
– А я о чем толкую?
Замечу, никто специально не учил нас быть честными и порядочными – сама жизнь заставляла нас быть таковыми и воспитывала нас. В колхозе каждый человек на виду, авторитет и уважение приходят не сразу. Его надо заслужить. Все это приходит к тем, кто трудится добросовестно, а в годы войны это правило было железным. Сама обстановка была суровой, жесткой, требовательной. Я бы даже сказал жестокой иногда.
И, несмотря на то, что нам приходилось голодать, чтобы дать больше продовольствия человеку в окопах, чтобы воин на передовой ни в чем не испытывал недостатка, мы понимали, что все это делается на благо нашей Победы. Поэтому тот, кто остался в тылу, должен был работать так же самоотверженно, как сражались с врагом наши отцы, братья, товарищи.
В таких сложных условиях и трудилась наша бригада на возведении оборонительного рубежа. Вставали чуть свет, спать ложились затемно. К вечеру не чувствовали под собой ног, руки наливались свинцовой усталостью, ладони горели огнем от кровавых мозолей.
Мы рыли рвы несколько метров глубиной, устанавливали противотанковые «ежи», надолбы. За день так наработаешься киркой да лопатой, что спина не может разогнуться. Но едва наступало время отдыха, как мы стряхивали с себя усталость и под переборы гармошки и переливы балалайки вечером устраивали танцы. Какие «коленца» мы только не выкидывали! И куда девались наши горести и трудности? Или, собираясь вместе на околице, мы, молодежь, пели песни. Словом, умели отдыхать! А в отдыхе черпали силы для нового трудового дня.
А утром все опять начиналось сначала: рвы, окопы, надолбы, «ежи», эскарпы…
…Становилось все холоднее. Надвигалась зима. Колючий, промозглый, холодный осенний дождь и ветер пробирали до костей.
Чтобы поднять настроение, моральный дух работающих на строительстве людей, часто устраивали громкие читки газет.
Или во время обеденного перерыва, небольших перекуров направляли ребят в бригады, и там, на местах зачитывали газетные статьи, сводки Совинформбюро. Это была живая агитационная работа, лишенная какой – либо заорганизованности и фальши. Все было естественно и интересно. Каждый из нас с нетерпением ждал извести с фронта.
На строительстве укреплений мы проработали около двух месяцев.
Однажды наш бригадир и односельчанин Александр Ефимович Пугин собрал нас вместе и сообщил, что ему в скором времени предстоит уходить на фронт. Нас это сильно расстроило, так как он был всеми уважаемый человек, а расставаться с такими людьми всегда тяжело. Особенно, когда предстояла не просто поездка в далекий край, а навстречу смерти.
5 ноября 1941 года мы отправились в обратный путь из Шонихи в Балахониху.
В моей душе теплилась надежда, что мне удастся «проскочить» через возрастные барьеры и вместе с Александром Ефимовичем попасть на передовую.
Но, к сожалению, все мои дальнейшие попытки также закончились неудачей.
– Молод еще! – слышал я один и тот же ответ на мои просьбы отправить меня в Действующую Армию. – Жди своего времени!
А вот мой отец ушел на фронт в августе 1941 года.
Однажды я поздно вечером вернулся домой. Родители не заметили, как я зашел в дом. Мама сидела в дальней комнате за столом и тихо плакала. С порога я услышал их разговор:
– Ладно слезы попусту лить! – сердился отец. – Что ты меня заживо хоронишь?!
Меня как громом ударило! Неужели и в наш дом пришла война?! Несмотря на то, что я сам рвался на фронт, мне вдруг впервые по-настоящему стало страшно. А что, если я никогда больше не увижу отца? К тому времени во многие дома успели прийти зловещие похоронки.
– Да как же не плакать? – всхлипывала мама, утирая краем платка слезы. – Что же я одна делать буду?
– Ничего, не пропадете! Николай за старшего остаётся. Валентин на ноги становится. Вместо одного мужика – сразу два будет!
Внешне отцовское лицо было спокойным. Он старался не давать волю своим чувствам и эмоциям, но по дрожанию уголков его рта, который был плотно сжат, чтобы не выдать своего волнения, можно было легко заметить, как ему тяжело.
Услышав скрип половиц, отец обернулся и увидел меня в дверном проеме.
– А! Вот и сын пришел! – как ни в чем не бывало, улыбаясь, обратился он к маме. На его лице появилась натянутая улыбка. – Накрывай, мать, на стол. Ужинать будем.
Мое появление для него в тот момент было как раз кстати – можно было перевести разговор на другую тему:
– Давеча разговаривал с председателем. Он сказал, чтобы ты принимал у меня ключи. Вот так! Так что сдаю тебе должность. Завтра пойдем в правление и решим все формальности.
В январе 1941 года я окончил межрайонные курсы счетных работников, поэтому мне, как говорится, сам Бог велел заниматься этим делом
