– Куда?! А ну сядь на место!

Это был тренер, который руководил зарядкой, теперь он ел вместе с нами.

Я обернулся и попробовал объяснить:

– Там котёнок…

Все заржали.

– Он остался в спальнике, – добавил я тише. – Он задохнётся.

– Сядь! – приказал тренер.

Ну как я мог сесть, понимая, что обрёк малыша на страшную смерть.

– Он погибнет! – прорычал я и кинулся туда, где оставил каремат и спальник.

Комната была закрыта. Где искать ключ, я не знал.

Я проклинал себя, ругал на чём белый свет стоит за свою глупость и бессердечие. Единственное здесь и сейчас близкое существо, а я с ним так… Я пытался заглянуть в высокие окна, чтобы увидеть: вдруг ему удалось выбраться из спальника, но ничего видно не было. Хотя как бы ему удалось? Я закрутил спальник на совесть.

И тут ко мне подскочили двое парней из тех, кто сидел рядом со мной за столом, подхватили меня под руки и поволокли. Я думал в столовую, кричал, что я не буду есть, пока не освобожу котёнка. На что один усмехнулся.

– Ты прав, есть ты не будешь! – сказал он и заломил мне руку в болевой приём.

От резкой боли в плече меня согнуло пополам. И тогда второй тоже заломил мне руку, и парни повели меня в ту же комнату, где я ночевал.

Я не сразу понял, что они направились в угол к цепям. Наручники и ошейник защёлкнулись легко, я даже не успел ничего сделать.

Конечно, я дёрнулся в попытке освободиться. Естественно, освободиться мне не удалось. Только ошейник затянулся сильнее, да руки цепями задрало ещё выше.

– Не трепыхайся, – посоветовал один. – А то придушишь сам себя.

Парни убедились, что я пристёгнут надёжно, развернулись и спокойненько ушли, оставив меня одного.

Сказать, что мне было плохо – ничего не сказать. Мало того, что меня украли, так ещё теперь в кандалы заковали. Но самое главное Дёма! Ему ведь никто не поможет. И воспоминания сами поплыли: вот котёнок пришёл ко мне там, возле скамейки, приласкался, вот он запустил коготки мне в бок и разбудил меня от магического сна, вот мы стоим с ним против Григория Ефимовича, вот он пьёт водичку у меня из ладони, вот мы вместе спим… И вот я сворачиваю спальник, скручиваю его… Даже не вспомнив про… Слёзы сами потекли у меня из глаз.

Я плакал не от боли, но от мысли, что сам своими руками убил невинное существо.

Не знаю, сколько я стоял. Цепи не позволяли опустить руки, от этого плечи начало ломить. Запястья болели от врезающихся в руки кандалов. Кисти сводило судорогой от попытки держаться за цепи. Ноги налились свинцом. Стопы начало ломить. Стоять было уже невыносимо. Я не мог прислониться к стенке, не мог двигаться.

Мне себя было чертовски жалко. Я вспомнил детские страшилки про Чёрного колдуна Белатора. Он приходит по ночам к непослушным детям и забирает их в своё царство и там превращает в безжалостных убийц, а тех, кого не удаётся оборотить, тех съедает заживо.

«Убежит непослушный мальчишка на улицу, – рассказывала мне перед сном мама. – заиграется и забудет про родительский наказ вернуться домой посветлу. Тут-то Белатор его и встретит, дунет в лицо магическим порошком, ребёнок и забудет про родителей, про друзей. И станет правой рукой Белатора. – А если порошок не подействует? – спрашивал её я, и она отвечала: – Тогда Белатор посадит мальчика в тёмный подвал и будет сильно пугать, чтобы мальчик от страха размягчился. А потом съест его».

Глава 4

Чего только не вспомнишь, когда висишь пристёгнутый цепями. И родителей вспомнил, и сестрёнку свою младшую, занозу, с которой вынужден был играть, потому что она же сестра и о ней нужно заботиться! И Арика-Аристарха Тринадцатого, чтоб ему пусто было! Это из-за него я сюда попал. Если бы не его предложение сходить на концерт, ничего бы не было, я бы сейчас сидел себе дома, готовился к вступительным экзаменам и пил горячий шоколад с печенюшками. Мама варит вкусный шоколад с молоком, и печенье тоже вкусное печёт. Хотя сейчас лучше бы омлетика или там мамино рагу. Или вообще жареные свиные рёбрышки. Мама умеет их так приготовить, что мясо становится нежным.

И тут я осознал: если Белатору нужно сначала размягчать мальчиков, прежде чем их съесть, значит, у него с зубами не всё так просто. Может, он вообще беззубый! А я его всё детство боялся.

Я засмеялся – сначала беззвучно, но потом в голос. Я представлял себе беззубого Белатора и хохотал как сумасшедший. От страха не осталось и следа. Наоборот, появилась какая-то дерзость. Я понял, что они у меня за всё ответят! И за то, что похитили меня, и за то, что не дали спасти Дёму.

И вдруг почувствовал, что оковы расстегнулись. Сами. Раз и всё! Я чуть не упал от неожиданности.

Руки, ноги и спина болели нещадно. Пришлось немного подвигаться, восстанавливая кровообращение. Но нужно было отсюда делать ноги. Я лучше с Сонькой целыми днями в кукольный дом играть буду, чем тут на цепях висеть!

Но едва я протянул руку к двери, как она распахнулась, и я увидел Григория Ефимовича. Он держал моего Дёму и гладил его.

Оторопел я, конечно, не от вида этого бородатого мужика, а от страшного предательства моего котёнка. Да и мой ли он? Приблуда какой-то, кто погладит, у того на руках и сидит.

Сразу так паршиво стало, что хоть плачь. Я-то уже в мыслях похоронил его. На цепи вон висел – из-за него, между прочим! А он спокойненько отправился к моим похитителям и мучителям и так же тарахтел поди…

Григорий Ефимович с удивлением смотрел на меня, видимо, надеялся, что я тут болтаюсь на цепях, а я освободился.

Постояв немного на пороге, он закрыл за собой дверь, демонстративно щёлкнул ключом, прошёл и сел на стул.

Я усмехнулся: всё, как вчера. И тут же всплыла капля яда – только Дёма теперь не мне мурчит. Но и без него обойдусь. Подумаешь! Проблемой меньше.

Григорий Ефимович продолжал гладить Дёму и словно бы не обращал на меня внимания. Я стоял, как дурак, и не знал, что делать – дверь-то он закрыл, и ломиться наружу бесполезно.

А он сидит, гад, улыбается. А Дёма потягивается, как будто только о том и мечтал, чтобы этот бородач, этот похититель людей гладил его.

Мне было так паршиво, что я спросил с