Шрифт:
Закладка:
Он не мог объяснить, почему я нахожу исключительно открытки. Вероятно, статистика решила подшутить надо мной и подыграть моему болезненному желанию почувствовать себя особенным. В противном случае, сказал он, получится, что мы имеем дело с крупнейшей и доселе неизвестной почтовой системой, параллельным невидимым миром, который никогда не попадал в новости и путеводители.
Как вы понимаете, я не большой поклонник электронных книг.
36. Оно такое большое, что вынести его не получится. Придется либо снимать с петель дверь, либо разрубить его на части. Бог его знает, как оно попало в комнату. Вряд ли какой-нибудь антикварный магазин примет на комиссию старое кресло с торчащими сквозь обивку пружинами, и все же я не решаюсь поднять на него топор.
Вот бы сейчас оказаться в море. Я думаю, на самом деле отец был счастлив только в те моменты, когда путешествовал по миру, сидя в своем кресле. Это увлечение служило ширмой, отгораживавшей его от пустоты. Но ширма никогда не бывает сплошной. Отец вырос в такое время, когда в основе самоуважения лежала работа. Учитывая, что никакого образования, помимо нескольких лет скитаний, у отца не было, нет ничего удивительного в том, что его работу мог выполнять мигрант из Бангалора – и притом гораздо дешевле. И отцу пришлось придумывать, чем занять себя в следующие тридцать – сорок лет. Это не так просто, как кажется. В иные дни, когда мама жаловалась, какой он никчемный и бесполезный, отец впадал в дикую ярость. Я довольно рано понял, что запас книжек на лестничной площадке не повредит – так я мог занять себя, если придется там прятаться. А вообще, было не так уж и плохо. Мои ночные кошмары в то время сводились в основном к тому, что я открываю книгу и буквы сыплются из нее на пол, как пепел. Мама допытывалась, почему она постоянно находит книги на лестнице. Отец после таких эпизодов молча сидел в кресле, ожесточенно дымя сигаретой.
По ночам, когда они засыпали, я прокрадывался в их спальню и долго смотрел на спящего отца. Как сейчас помню его узкую грудную клетку и пергаментно-желтую кожу в лунном свете. Он напоминал египетскую мумию, облеченную плотью в косых скобках имени. Дыхание его было неразличимо.
Я пообещал себе, что никогда не стану таким неподвижным.
37. И я сдержал обещание. Я всегда оставался в движении. Люди, зарабатывающие в несколько раз больше меня, слушают меня с завистью. Все дело в том, говорю я, чтобы не отягощать себя. У меня нет ни квартиры, ни машины. Я жил на диванах, паразитировал на родственниках. Я работал, чтобы сбежать от работы подальше. Я убирался, чинил, носил, продавал, мыл и сидел на телефоне. Только бы быть свободным. Только бы опять оказаться на краю земли. Только раз я всерьез подумал о том, чтобы остановиться. Один-единственный раз, когда ветер колыхал легкие занавески, а она читала книгу, лежа на животе.
38. Ветер треплет челку, я откидываю ее назад и сдуваю песок со страниц книги. Под навесом солнце печет не так безжалостно – вполне можно читать, прихлебывая мятный чай. М сказала, нет ничего странного в том, что я нахожу открытки именно в книгах. Во многих смыслах чтение – то же путешествие, объяснила она. Каждый раз, когда переворачиваешь страницу, ты словно делаешь новый поворот и оказываешься лицом к лицу с новым пейзажем, новой топографией, новыми обычаями, звуками и запахами, которые нужно прожить и истолковать.
И купить, написано в книге. Можно путешествовать от аэропорта к аэропорту, и каждый раз будет проходить все больше времени между моментом приземления и моментом, когда ты понимаешь, где оказался. В лучшем случае его выдаст другое название. Может быть, рядом с терминалом будет стоять маршрутка, готовая отвезти тебя в гостиницу, и ты на краткий миг ощутишь горячий воздух тропиков, прежде чем включится кондиционер. Улыбающийся экскурсовод готов позаботиться о том, чтобы ты не заблудился, чтобы тебя не ограбили и не обвели вокруг пальца. Тебя повсюду сопровождает тихая, спокойная музыка и постоянная температура, словно ты вернулся в надежное лоно матки.
Порой мне сложно понять, откуда берутся такие ассоциации. Что было раньше – мысль об М или текст, который я читаю?
Такое случается со мной все чаще. Я перечитываю старую открытку и удивляюсь, куда делось мое лицо. Что-то медленно поднимается из глубины, преодолевая свойственное глубине высокое давление. Но в этот раз, кажется, случилось короткое замыкание. Пакетные туры – привычные суррогаты путешествий и познания мира. Чтение, однако, невозможно приручить и направить в нужное русло.
Или возможно?
Бабушка была членом Книжного клуба. У нее была целая полка, на которой в алфавитном порядке были расставлены Книги Месяца. Она всегда читала только их, потому что ей некогда было читать плохие книги. Когда я спрашивал, какая у нее любимая книга, она всегда называла последнюю прочитанную. Подозреваю, что остальных она просто не помнила. По крайней мере, в последние годы, когда ее поддерживал в живых только заведенный порядок вещей. Бабушка читала, убиралась в доме и гуляла с собакой. Когда она умерла, мы обнаружили целый склад нераспечатанных книг из Книжного клуба, двенадцать непочатых бутылок средства для мытья посуды и труп собаки перед камином.
39. Пока ем, я оглядываю номер – косой потолок, фотографию спящей кошки, подпалины от сигарет на занавесках. Окидываю все это последним взглядом. Всю жизнь я учился приспосабливаться к меняющемуся размеру комнат. Это помогает увидеть себя в нужной перспективе. Красный песок в Долине монументов, бесконечное открытое пространство без масштаба и границ. Погребальный каирн на Оркнейских островах – коридоры такие узкие, что приходилось ползти на четвереньках.
Жизнь так коротка, а мертвыми мы будем так долго, сказала она. Мы должны заполнить отведенное нам место. Это единственная наша обязанность.
Я никогда не встречал человека, настолько заряженного оптимизмом. М жила в том сне, отблеск которого все остальные лишь угадывали в ночи. Мне же грезилось, что
