Шрифт:
Закладка:
Во-вторых, как понял уже я, Гордость возвышалась над водами Золотой почти на десяток метров, а то и побольше. Тогда как речная Быстрица — метра на три, три с половиной от силы. И «амплитуда колебания» у Гордости побольше, усугубляемая, вдобавок, огромными водяными колёсами, у каждого из которых свой дух-двигатель. И синхронные-то они синхронные, но всё равно покачивают.
— Это мы ещё в море не вышли… — покачал головой я.
«Иди в жопу!» — несчастно «рявкнул» Потап. — «И не тереби меня! Я спать буду, пока мы не доплывём!» — сообщил топтыгин.
Вяло дёрнул задней лапой — явно пнуть хотел, мохнатая зараза. Но, как понятно, даже близко до меня не достал. Я посмотрел на меховую задницу, прикинул, а не устроить ли мне возмездие… Но решил проявить безграничное благородство: во-первых, пинать недееспособного (пусть даже и заслужил, жопа такая!) мне не доставляет должного удовольствия. Во-вторых — эта скотина оклемается и ответит! Так что пинать Потапа надо не когда он ослаб, а когда я стану достаточно силён. Это будет и приятно, и справедливо и вообще — выйду красавчиком.
Так что вместо пинка уточнил, на всякий случай, не связано ли недомогание топтыгина с перемещением от Зиманды. Получил ответ, что «нет», несколько обзываний и посыл в жопу.
— Нет, не буду я тебя пинать, Потап. Ты такой сла-а-абый, вя-а-а-алый — противно. Валяйся тут, а я пойду, — довольно заключил я, стремясь встать с кровати.
Что через несколько секунд получилось, без всяких медвежьих пинков. А возмущённо-обиженный рёв Потапа напоследок искренне радовал, не хуже, чем от возмездного пинка.
На следующий день Гордость причалила к Плиску. Я даже полюбовался за совершенно бешеной суетой загрузки с полчасика и забил: от этой суеты и мельтешения я рисковал подхватить морскую болезнь, как и Потап. Будем на пару валяться, я в койке, он в берлоге, и вяло переругиваться, потому что на не «вяло» — никакого желания не будет.
В комнате прикинул, а не побродить ли мне по портовому городу, но решил, что нахрен оно мне надо. Бессмысленным зевакой я никогда не был, только осмысленным, если от зевания на что-то есть потенциальный толк. Такого толка в Плиске на текущий момент не наблюдалось. А прочитанная приключенческая литература, жизненный опыт, да и потенциально-возможное внимание Шута от самой мысли «побродить» отталкивала.
Так что засел я за книги, перекусив и угумкнув на переданное через Гритку извинения капитана: мол, банкета сегодня не будет, завтра тоже, дела. Ну и продолжил возиться с книгами и на следующий день, даже занявшись вычерчиванием блок-схем. И обнаружил, что покачивает уже заметно, не сказать, что мешает письму, но некоторый дискомфорт доставляет.
Вышел на палубу — и да, Гордость рассекала не серовато-голубую реку, а ультрамариново-синюю гладь океана. И, помимо пейзажа, любовался актом религиозного… чего-то там. Златка стояла у палубы и завывала, не обычным своим «лолькиным» голосом, а прям как буря. И на это завывание отзывались потоки воды, переливающиеся через палубу, но не мочащие жрицу. И ощущение от этой мистики было отличным от того, что чувствуешь от владеющего или одарённого.
Посмотрел я на это, да и направился в комнату читать. А вечером в дверь постучали, что меня несколько удивило.
— Гритка⁈ — поинтересовался я, вчуствовался и понял, что нет.
— Нет, почтенный собрат, — пропищала Златка, заваливаясь в мою комнату.
— Приветствую, светлая, — произнёс я, не поднимаясь с койки и подняв бровь.
— Приветствую, видом. У меня к тебе есть интимная просьба, — с каменной рожей выдала девица-дельфиниха.
4. Абстрактная сказка
Как-то я от предложения интима от рыбодевки (ну, дельфинодевки, но разница внешне невелика) несколько впал в глубокую задумчивость. Вщемилась, понимаешь, фактически на грани приличий — и то, «на грани» исключительно в силу разных укладов-традиций, в том же Золотом за такое на хрен посылают… Хотя она сама напрашивается: прям вот хрен знает? что делать.
Нет, вообще я от партнёрши не откажусь: плыть пару месяцев, к хорошему и регулярному и я, и тело приучены. Но вот кандидатура… Да и вообще — с хрена ли так? Ей сексом трахаться Ид только с духовными особами велит? Так не было такого, Ид — не депутат какой, в влезании в интимные дела даже своих жрецов не замечен. Да и внешне девица страшновата. Даже не уродлива — страшна, слишком человечна и, в то же время, чужда. Но вообще…
— И у капитана и старших Гордости Лидари — та же просьба. Если возьмёшься — в долгу не останемся.
Нечеловеческим усилием я удержал морду лица. И не стал бегать и орать. А подключил голову: как-то слабо верится, что мной вот прям со страшной силой прельстились все офицеры корыта, со жрицей во главе.
— И в чём просьба, светлая? — решил я перестать офигевать, а получить прямую информацию, что из-под меня хотят.
— Навь на корабле, видом.
— Не понял, — офигел я. — Я обходил корабль, сильную навь бы почувствовал! Да и ты, светлая…
— Не могу справиться, — пожала она плечами. — В яви до них не добраться, в нави — разбегаются. А мой облик… не слишком подходит для погони.
— Хм, кстати слово «интимное» указывает на ярение, — негромко протянул я, обдумывая услышанное.
— У нас на побережье — нет. Мы говорим правильно, про личное и интимное… деликатное дело. Ты — не подчинённый, не нанятый и не направленный богами и пантеоном. А значит дело — интимное. А насчёт пояриться: желаешь? — подняла бровь она.
— Со всеми старшими Гордости? — поднял бровь я, на что Златка постояла, фыркнула, принимая шутку. — Присаживайся, светлейшая. И объясни, как навь может мешать кораблю.
— Не кораблю, а грузу. Живому и мёртвому, — начала рассказ Златка.
Выходила на корабле такая фигня: корабельные крысы, в сочетании с навью. Казалось бы — ерунда для владеющих, но… Для владеющих-то и вправду ерунда. А вот для груза и пассажиров — серьёзная проблема. Укусы, болезни, да и загрызали крысы-нави стаями детей и не только. Про
