Шрифт:
Закладка:
«Утер, Утер, Утер», – сердце Морганы бьется в ритме застарелой ненависти.
Рыжеватые волосы Артура не потемнели со временем, а выгорели и стали медовыми. Сейчас их давит к голове тяжелое золото короны. Веснушек нет на лице, они тоже выцвели, или Моргана просто не видит их издалека.
Она не может поймать его взгляда, но уверена, что тот остался прежним – безмятежная вода, не растревоженная страстями.
«Красив, – вынуждена признать она. – Что ж, он ведь сын моей матери».
Насмотревшись на брата, Моргана обращает внимание на его невесту. И не может сдержать изумленный возглас. Потом начинает хохотать про себя.
Ах, хороша невеста: высокая, тонкая, грациозная, белая, как снег, черная, как злоба.
«Да ведь это же я!»
Но только – не сегодня. Моргана приехала в Камелот, не желая, чтобы ее кто-нибудь узнал. Как Утер явился когда-то к жене герцога Корнуолла, украв его обличье, так и она начнет свой путь в королевстве Артура под чужой личиной. Это будет только справедливо, и начало обернется концом, а конец – началом.
Священник произносит торжественные клятвы, жених и невеста повторяют за ним. Их взгляды переплетены, а затем, когда полупрозрачная вуаль поднята, соединяются и губы.
В толпе крики восторга и ликование. Все так счастливы, как будто сами поженились.
Артур бережно держит свою королеву за руку, когда поворачивается к подданным, окунаясь в волны их любви. О, они любят его, ибо он – молодость, благополучие, и весна, и земля, на которой тяжелеют золотые колосья.
Сегодня все любят всех.
Артур – это что-то новое в старом мире. Король, сочетающийся законным браком со страной, а не валящий ее на спину, чтобы вторгнуться в ее лоно под угрозой. Воин, а не убийца. Право, обладающее Силой, но не злоупотребляющее ею. Меч, останавливающий любую битву. Дракон, не изрыгающий пламя.
Его лицо в этот миг ослепительно, оно отражает солнце, и Моргана совсем недолго не может ненавидеть его.
Все было бы прекрасно, если бы Мерлин не узнал ее сразу же, как только увидел.
Ей следовало догадаться, что он разглядит ее под волшебной «вуалью».
Глупо получилось, от досады ей хочется выдрать клок белокурых волос, за которые ей так дорого придется заплатить, и немедленно содрать с себя бесполезную маску (юная служанка из Тинтагеля, у которой Моргана отняла лицо, тоже, получается, погибла напрасно).
– Моргана? – Поначалу голос Мерлина звучит неуверенно. – Неужели это ты, дитя?
– Я, – отвечает она с вызовом, отпираться бессмысленно. – Но я больше не дитя!
– Не обижайся, по сравнению со мной все вы дети. – Его улыбка выглядит обманчиво добродушной, но взгляд насторожен, глаза старика и молодая гладкая кожа. Колдун выглядит ничуть не старше, чем прежде.
«Как он это делает?»
Они стоят посреди буйной зелени, на перекрестке теней, отбрасываемых двумя высокими сильными деревьями. Древний, заросший лишайником и бурым мхом алтарь торчит, точно кривой зуб, у подножия серебристого ясеня. Мерлин тяжело опирался на него рукою, когда Моргана увидела его на выходе из церкви. Вцеплялся пальцами в камень, словно пытаясь напитаться его силой.
«Значит, тоже стареет. Это хорошо, хорошо…»
– Давно ли ты в наших краях? – допытывается он.
– А давно ли ты в наших? – парирует она.
– Почему ты прибыла на свадьбу брата под «вуалью»?
– Почему тебя не было в церкви на этой свадьбе?
Волшебник склоняет голову набок. Прищуривается и неуловимо становится похож на кота. Потрепанного, но сытого. Он по-прежнему хорош собой, но теперь Моргане не пришло бы в голову выходить за него замуж. Ее не обмануть гладкой кожей, которую он так по-щегольски носит.
– Ты знаешь почему, – отвечает он с легкой ленцой. – И должна знать уже давно.
Она переводит взгляд на один камень, осененный крестом, затем на другой, испещренный поблекшими рунами.
– Старые боги и новый Бог не слишком-то ладят друг с другом. – Она понимающе кивает и вдруг спохватывается. – Почему ты сказал, что я давно понимаю такие вещи?
Мерлин широко ухмыляется. Смотрит ей в глаза, но куда-то мимо или сквозь нее. Он читает что-то – в воздухе, или на свету, или в самой Моргане. А может быть, он постепенно теряет рассудок, потому что живет невообразимо давно, да еще в разных временах.
– Твое дыхание уже стало зеленым, дитя? – осведомляется он с покровительственной насмешкой, приводящей ее в ярость.
– Ты ничего об этом не знаешь! – вскрикивает она, топая ногой, как в детстве.
– Правда, – быстро соглашается он. – Но я никогда и не стремился к знанию Фейри. Оно опасно, и смертным приходится платить за него очень дорого. Напрасно ты решилась искать его. Я пытался спасти тебя, отослав во французский монастырь, подальше от искушения, но вижу, что не преуспел. – Он грустно качает головой, и его печаль, похоже, не фальшивка. Он говорит все тише, взгляд его теперь так далеко, что тело постепенно истончается и тает, становясь призрачным. – Но скорее всего, ничего и нельзя было изменить. Ведь не только ты искала их, но и они искали тебя. Последняя надежда старого мира, холодное дитя с ярким разумом… Нельзя никого спасти от себя самого.
Моргана ошеломленно приоткрывает рот.
Невозможно поверить.
Но здесь не во что верить. Старик заговаривается. Или попросту нагло врет.
«Он видел во мне соперницу. И хотел от меня избавиться».
– Ты пытался спасти меня? – произносит она медленно. – Лишив меня семьи? Отправив в чужие края, чтобы чужой Бог каждый день разглядывал меня насквозь? Заставив жить так, чтобы я отупела от их постоянного бормотания, молитв, ритуалов, постных благостных рож? Ты пытался меня спасти?
– Да.
– Ты лжешь.
– Нет.
Он роняет два коротких тусклых слова на землю и через мгновение исчезает.
– Не смей убегать! – кричит она на воздух, в котором еще мелькают очертания силуэта волшебника. – Не смей, Мерлин, слышишь меня?!
От потрясения и гнева ей становится трудно удерживать волшебство, маска сползает с ее лица, светлые волосы обретают естественную черноту, а потом – озноб, тошнота, холодный пот, все дробится перед взглядом и плывет, плывет…
Неужели она проиграла, даже не успев начать?
– Нет, нет, – шепчет она в отчаянии. – Я еще не повидала брата, еще не обманула его, проклятый Мерлин…
Двери церкви
