Шрифт:
Закладка:
Через месяц, освободив всех пленников и получив назад сумму своего выкупа, он держит данное слово и поступает с пиратами милосердно.
Прежде, чем распять на крестах, он приказывает их заколоть.
У его Смерти – легкая рука.
Feminae romanae
Можно сказать, что его воспитывали женщины.
Противники упоминают это, чтобы его унизить, выставив легкомысленным мотом, жадным до удовольствий. Они смеются, что из него вышла бы хорошая жена, и что этим он и был для царя Никомеда. Слухи, сплетни, эпиграммы, непристойные рисунки, намалеванные на стенах терм…
Цезарь носит маску безразличия, пока она не прирастает к коже.
Если хочешь получить любовь, получишь и ненависть, они лежат на одних весах, вторя двоичной природе бытия, и вопрос только в том, какая чаша перевесит, кого окажется больше – хулителей или поклонников? Он размышляет над тем, как превращать врагов в друзей. Проще всего очаровывать с помощью золота, но у него по-прежнему нет денег. Зато он умеет жить скромно, довольствуясь самым необходимым, и при этом держать высоко голову, будто превосходит Лукулла, и ему принадлежат все земные богатства. Этому он и научился у своих женщин, а вовсе не тому, в чем его пытаются обвинить.
Держать спину прямо.
А еще – быть бесстрашным, не роняя лица, какой была его тетка Юлия, вдова Гая Мария, в те дни, когда в Риме пылали пожары и водостоки были залиты кровью тех, кто попал в проскрипционные списки Суллы. Тысячи людей были вырезаны, как дикие звери, повсюду валялись трупы, их глодали псы, Цезарь видел однажды, как черная лохматая тварь бежала по улице с отгрызенной рукой в клыках…
Его семье пришлось прятаться в пещере в пригороде, где повсюду бегал потрясающий палками сброд, восклицавший: «Смерть Мариям!»
Под низкими влажными сводами грота Юлия, разложив плащ и выпрямив спину, уселась на мшистый камень, словно это был царский трон, и принялась рассказывать о прочитанной недавно комедии Аристофана.
В отдалении раздавались громовыми раскатами свирепые вопли, сердце колотилось у Цезаря в груди, в ушах, в пятках, а тетка рассуждала так спокойно, будто находилась на приеме среди образованных особ.
– Что хотел сказать Аристофан, возложив на виноградаря миссию по спасению богини Мира? Что народный представитель положит конец всем раздорам на земле?
– Герой-простолюдин ближе плебсу, – вступила мать Цезаря в разговор, ее голос почти не дрожал. – Не думаю, что в пьесе есть глубокий смысл. Автор искал популярности своего опуса в народе. Сочинители жаждут только рукоплесканий.
– Философия может быть подана в понятной форме, дорогая Аврелия. Хорош тот автор, что стремится донести возвышенные мысли до простых умов, а не развлекает одними плоскими шутками.
– Простым умам нет дела до высоких мыслей, их беспокоит, привезут ли в этом году из Египта зерно, не вырастут ли налоги, будет ли в фонтанах чистая вода и удастся ли выдать дочь за преуспевающего владельца мясной лавки. Простые люди прагматичны, а ты, дорогая, безнадежная идеалистка!
– И не скрываю того! Но что мы знаем о тайных мыслях плебеев?
– Сокровенные мысли они оставляют на городских стенах, узнать их несложно.
– Неужели ты, почтеннейшая Аврелия, читаешь эти вульгарные надписи? – посмеивалась тетка.
– Почтеннейшая Юлия, не притворяйся, что ты их не читаешь, – вторила ей со смехом мать.
Римские женщины хохочут там, где дрожали бы мужчины, и, слушая их, Цезарь душил свой страх, словно давил извивающуюся в животе змею.
Смерть Юлии принесла ему неподдельное глубокое горе.
Тетка прожила долгую славную жизнь. Даже Сулла ставил ее в пример матронам и пощадил по ее просьбе жизнь Цезаря, когда тот отказался развестись с Корнелией. В загородном доме Юлии он провел когда-то ребенком немало беззаботных дней, он тоскует по ним и видит иногда во снах.
Прощаясь с нею, он расстается с частью себя самого. Боль потери эгоистична, но все же это самая искренняя, чистая боль на свете, скорбное вино, не разбавленное водой суеты. Ему кажется, что от его души оторвали кусок и возместить его невозможно.
На ее похоронах он произносит речь, которую слушают со вниманием и рукоплещут. Тетушка бы им гордилась!
В том же году он теряет умирающую от родов Корнелию, так и не подарившую ему сына, но принесшую дочь. Девочка сидит в комнате рядом с намасленным телом, обряженным в парадную тогу. Ее волосы по традиции распущены, лицо со стертыми красками стало плоским, маленькие кулачки судорожно сжаты. Но ее глаза сухи, слез никто не увидит, и Цезарь думает с гордостью: «Моя дочь».
Он подзывает ее к себе и целует в лоб, а Юлия-младшая жмется к нему, будто пытаясь спрятаться в его теле, как под плащом, что скроет от нее присутствие смерти.
– Я скажу о твоей матери у погребального костра, – шепчет он дочери на ухо, словно это заговорщическая клятва, хотя их никто не подслушивает. – Я произнесу слова в ее честь, и люди будут помнить о ней.
Девочка смотрит на него недоверчиво и удивленно.
– Но, отец, на похоронах принято говорить только о старых матронах, а мама… – она запинается, сглатывая комок в горле. – В Риме не чтят память молодых женщин.
– Значит, я дам Риму новый обычай, – обещает Цезарь.
Огромный костер пылает, поднимаясь так высоко, что красные языки лижут стопы Юпитера, попирающего небосвод, поленья сгорают с громовым треском, но толпа – глотка с тысячей голосов, лицо с тысячей глаз, человек со множеством тел – шумит громче огня, заглушая слова речи, посвященной женщине. Люди восхищены, люди негодуют, и все они кричат, и никто не забудет.
Облаченный в траур молодой военный трибун, командующий легионом, поднимает руку, требуя тишины.
Огонь продолжает реветь, но люди покорно смолкают.
Цезарь говорит.
Рим слушает.
Ascensio
Стол усеян свитками так плотно, что под ними не видно мраморного покрытия. Цифры слетают с бумаг и мелькают перед глазами жирными черными мухами.
– Счета, счета, счета! – Цезарь раздосадованно скидывает на пол бумажный ворох. – Я хуже любого римского бедняка. У тех просто пустые кошели, а я разорен и по уши в долгах.
– Мы хотели, чтобы город нас любил, – Косма наклоняется за сброшенными свитками. – Устраивали игры, гладиаторские сражения, представления актеров на потеху плебсу. Один ремонт Аппиевой дороги, сделанный за твой счет, проделал бы дыру
