Шрифт:
Закладка:
Мелодия совершенно исчезла. А когда он совсем уже приуныл и всякую надежду потерял, – мелодия возвратилась. Ее передавали по радио в очень известном романсе. Сочинил эту вещь композитор, умерший сто лет назад. И название было другое. Вовсе не «Скачки в горах».
Один парень дал телеграмму, чтобы девушка встретила его в Тамбове. Он ехал проездом через Тамбов. Парень думал, как встретит ее, и волновался. Но когда подъезжали к Тамбову, он выпил пива и все забыл. То есть он забыл, что его должна девушка встретить. И он ушел в другой вагон с кем-то выпить чего-то еще. А в это время как раз Тамбов, и девушка бегает по вагонам и спрашивает всех про парня – где он, куда делся, – и даже плачет.
Ну, постоял поезд в Тамбове и дальше пошел, а парень тотчас же вернулся в вагон, а девушки уже нет, конечно. И тут парень вспомнил про девушку.
– Где она? – говорит.
Стали его ругать и судачить по поводу девушки. Эх, ты, говорят, ух, ты, как же так, и другое.
Парень схватился руками за голову и так сидит и молчит. Горюет. Тут кто-то сказал ему про телеграмму. Хотя чтобы девушка перестала плакать. Чтоб успокоить ее.
И на станции парень послал телеграмму. Он послал телеграмму такую:
«Я ничего. Ты ничего. Все будет неплохо».
В вагоне стали его ругать, что он не ту телеграмму послал и что надо еще телеграмму послать, получше и попонятней.
Он послал еще телеграмму. Он послал телеграмму такую:
«Ну, жалко вышло, ох…»
В вагоне опять его все ругают, что он не ту телеграмму послал и вообще он странные телеграммы шлет в его зрелые годы.
– Да нет, – говорит, – я волновался и слал все не те телеграммы. Но теперь пошлю ту телеграмму. И успокою ее.
И он послал телеграмму такую:
«Пил пиво, и вот…»
На него опять все напали. Чтоб он другую послал телеграмму. Попроще. Чтоб он объяснил, что он был в вагоне, но в этот момент его просто там не было. И пусть она не горюет.
На остановке он снова сошел и в вагон не вернулся. Наверное, выпил на станции пива и забыл, что он должен дальше ехать. А может быть, сел на встречный поезд и поехал к девушке извиняться. Или он приехал на место и дальше ехать ему не нужно.
Только он чемодан забыл – вот что плохо.
Мой отец пил водку, повторяя при этом, что дело не в этом. Почувствовав себя бодрым, он лихорадочно искал гвоздь, чтобы вбить его основательно в стенку, в стул или в дверь для пользы хозяйству в доме. Он мог с одного удара всадить гвоздь куда угодно. На этот раз он притащил в дом огромный гвоздь и, пошатываясь, прикидывал, глядя вокруг, где бы его пристроить. Этот гвоздь был в полметра длиной. Такого гвоздя я в жизни не видывал!
Отец стоял посреди комнаты с молотком в руке и гвоздем в зубах, повторяя сквозь зубы, что дело не в этом, в ответ на наши расспросы, куда он собирается его вбить. Он долго стоял так, насупив брови, пока мудрая мысль не пришла ему в голову. Он вдруг просиял, взял гвоздь в руки, попросил снять скатерть со стола и великолепным ударом загнал часть гвоздя в середину стола. Он имел в виду укрепить центральную ножку, которую он прибавил к столу год назад. Он уверял тогда, что стол шатался, хотя никто этого не замечал. Эта пятая ножка в столе была так же нужна, как шестая, но отец укреплял хозяйство, и никто не посмел спорить с ним. Итак, четверть гвоздя вошла в стол моментально, но дальше, как отец ни старался, гвоздь продолжал упорствовать. Сколько отец ни бил по гвоздю, он все так же торчал посреди стола, приводя всех в уныние и досаду. Отец разделся, остался в одних трусах, натянул на голову мамин чулок, чтобы волосы не мешали ему работать, и опять принялся колотить по гвоздю, но тщетно!
Отец вытер пот, оглядел меня, мать и бабушку и сказал:
– Я устал…
– Так что же делать? – спросила мама.
– Нужно вбить этот гвоздь, – сказал отец.
– И я так думаю.
– Но дело не в этом.
– Тогда его лучше вытащить.
– Его лучше вытащить, – согласился отец.
Я принес клещи. Отец тянул гвоздь клещами, согнул его, но гвоздь остался в столе. Потом я стал тащить этот гвоздь, но только больше согнул его.
– Теперь на стол нельзя постлать скатерть, – промолвила мама.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказал отец.
Он сидел и думал, а мы смотрели на него и на гвоздь в столе. Наконец отец встал и сказал:
– Принесите напильник.
Я пошел за напильником, но не нашел его.
– Ну и дом! – сказал отец. – Ну и дом! Во всем доме нету напильника?
Он сел на стул. У него был растерянный вид. Он тер кулаком свою голову. Видно было, что хмель проходил. Голова у него прояснялась.
– Черт с ним, с гвоздем…
В это время к нам позвонили. Я побежал открывать дверь.
Пришла семья Дариков. В дверь с шумом ворвались шесть братьев дошкольного возраста. За ними гордо вкатились родители. Шесть братьев стали носиться по комнате, опрокинули стулья, разбили стекло в уборной, сдули с рояля все ноты, повыдирали цветы из горшков и вытащили гвоздь в два счета, который вбил отец.
Когда удалось собрать братьев в кучу, загнать их в угол и успокоить, мать с радостью объявила всем:
– Теперь я могу постлать скатерть на стол.
– Но дело не в этом, – сказал отец.
Я начал икать ни с того ни с сего. Мама дала мне воды, папа – водки, я все икаю. Мама дала помидор, папа – водки, я все икаю.
– Ой, – кричит мама, – ой, что с ним будет?
– С чего бы это?
Я в ответ только икаю.
Пришел папин знакомый. Папа к нему:
– С нашим Микой горе. Он уже второй час икает. Помоги нам, пожалуйста, в этом деле.
– С удовольствием, – говорит, – помогу. Что мне делать?
И снимает пиджак.
Что, думаю, он со мной собирается делать? И я на всякий случай встал у двери. Но он ничего не хотел со мной делать. Он просто так снял пиджак, ему, наверное, было жарко. Он повесил пиджак и говорит:
– Может, вы напугали его? И на этой почве он стал икать? И с перепугу не может понять, в чем дело?
– Вот еще, – говорит папа, – он ведь наш сын, а не посторонний. С чего бы мы стали его пугать?
Знакомый спрашивает меня:
– Ты чувствуешь, отчего ты икаешь? Или ты просто так икаешь? Не знаешь сам, отчего икаешь?
Я ответил ему сплошным иканьем.
