Шрифт:
Закладка:
– Почему вы тогда не вписали себя? Например, пер-вер-дер – вы. Или какое-нибудь другое имя или фамилию. Я прошу изменить.
Я говорю:
– Я бы сделал это, но так лучше звучит.
Он говорит:
– А мне какое до этого дело?
Я говорю:
– Не находите ли вы, что это глупо и ваше требование дурацкое?
Он говорит:
– Нахожу, что глупо, но все равно измените.
Я ему говорю:
– Раз вы находите это глупым, не говорите мне этого.
Он со слезами на глазах говорит:
– Все равно, хоть это и глупо, но все равно вы меня оскорбили.
Я говорю ему:
– Я прошу вас не лезть в мои рассказы и в мое личное творчество.
Он говорит:
– Это вы втянули меня в рассказ, а я сам никогда бы не влез в него и не подумал бы этого сделать.
Я ему говорю:
– Надоедливый вы человек!
А он все говорит мне и говорит!
Зачем ОДНО учреждение переходило в здание ДРУГОГО учреждения, а ТО учреждение переходило в здание ЭТОГО учреждения, – так никто и не понял.
И в том здании и в этом здании одинаковое количество комнат.
И тут и там по сорок дверей.
И окон одинаковое количество.
И выключателей одинаковое количество.
И этажи те же.
Оба здания с красными крышами.
Оба здания стоят рядом.
Тащили несгораемые шкафы и шкафы простые. Выкручивали, вкручивали лампочки.
Тащили столы и стулья. Тащили туда и обратно. И перетащили.
Было:
В ОДНОМ здании с красной крышей ОДНО учреждение. В ДРУГОМ здании с красной крышей ДРУГОЕ учреждение.
Стало:
В ДРУГОМ здании с красной крышей ОДНО учреждение. В ОДНОМ здании с красной крышей ДРУГОЕ учреждение.
То есть наоборот.
В ДРУГОМ здании с красной крышей ДРУГОЕ учреждение.
В ОДНОМ здании с красной крышей ОДНО учреждение. То есть:
В ОДНОМ – ДРУГОЕ.
В ДРУГОМ – ОДНО.
То есть:
В ОДНОМ – ОДНО.
В ДРУГОМ – ДРУГОЕ.
То есть:
ОДНО учреждение перешло в здание ДРУГОГО учреждения. А ТО учреждение перешло и здание ЭТОГО учреждения.
А зачем – непонятно!
Я знал его лично.
Он собирал автографы знаменитых людей. Он с ног сбивался в погоне за ними, а я диву давался его энергии и темпераменту.
Не раз задумывался я над тем, какая сила толкает его на эту тяжелую деятельность, – он спать не мог, если ему не давали автограф, и так страдал, будто бы обманулся в любви.
Он ловил у подъездов гостиниц известных спортсменов, артистов, разыскивал адреса ученых, писателей, передовиков производства – вообще всех, кто чем-либо прославился.
И он бывал так горд и счастлив, словно сам становился великим или сделал что-либо такое, чем действительно можно гордиться.
Как-то он показал мне автограф какого-то скрипача. Он сказал:
– Мне привалило счастье, – и показал мне такие каракули, какие мог сделать только ребенок.
Эта роспись была сделана на клочке бумаги, и мне так понравилась эта роспись, что я сказал ему:
– Эх, и дурак же ты, братец!
Он так обиделся на меня за это, что не разговаривал со мной год. Но через год мы опять помирились, и он показал мне столько листков с подписями, открыток, карточек, книжек, что я невольно пришел в удивленье, как он мог столько всего собрать.
Я даже сказал ему:
– Это здорово, черт возьми! Он обнял меня от души.
Мы жили в огромном доме. И в нем жило соседей полным-полно. Они очень любили нас и ходили к нам в гости. А мы очень любили их и ходили к ним. И вот так мы друг к другу ходили. Лишь не было случая проявить любовь. Как назло, не случалось бед. Никто в помощи не нуждался, и мы только ходили.
Беда пришла внезапно. Из пятой квартиры ушел мальчик Петя. Ему было только три года, и он ушел куда-то из дома в раскрытую настежь дверь. Весь дом всполошился, как по тревоге, и все отправились Петю искать. Все жильцы разбежались по городу.
Петина мама помчалась в больницу: она решила, что Петя там, раз он один ушел из дома.
Один из жильцов пошел на пристань.
Другой жилец побежал на вокзал, он тоже что-то имел в виду насчет железной дороги.
Сосед, что жил напротив, позвонил в отделение милиции. Он сказал, что пропал ребенок, имеющий очень веселый нрав.
Один жилец рыскал по магазинам и искал Петю там, где игрушки. Но всех перекрыл дядя Вася. Он разыскивал Петю во всех пивных и потерялся внезапно сам.
Все дотемна искали Петю, все бродили по городу целый день.
А Петя кушал известку со стенки в самом конце коридора.
У спуска к Неве толпа.
Все лезут к барьеру со всех сторон, но всех так много, что никак все не могут туда пролезть.
Я слышу, как кричат:
– Поймал! Поймал!
Я протискиваюсь к барьеру.
Мне рвут в клочья пиджак.
Я теряю галоши и шапку.
Наконец я у барьера.
На лестнице у воды сидит старик. Он в руках держит рыбку величиной с кильку. А удочку он опять забросил в воду и ждет, когда снова клюнет.
Я спрашиваю у стоящего рядом:
– Как бы мне отсюда вылезти и пойти домой?
Он лениво мне отвечает:
– Это совсем невозможно. Я стою здесь уже шесть часов. Мы разговорились. Он сказал: у него есть дочка, сынок и жена. А я сказал, что в войну я служил сапером.
Он сказал, что, наверное, будет дождь, потому что тучи закрыли небо, – и как же тогда нам быть?
Я сказал, что дует ветер и мне уже холодно…
Он сказал, что, конечно, холодно, потому что осень…
На одной стороне он жил, на другой работал – только через Неву. Из дома он видел тот дом, где работал, а из окна на работе – свой дом.
Словно рукой подать через Неву. Да не так. Мосты находились далеко. Как будто нарочно их растащили: один мост влево, другой мост вправо – до каждого нужно тащиться. И оба на расстоянии равном.
