— Валькирии — всегда на переднем крае. Они — душа Республики. Я… всё готова отдать, чтобы стать одной из вас!

— Даже растечься слизнем под ногами этого милого котика? — опять принялась за провокации Вик.

— Нет! Этого вы не можете от меня требовать… Никто не может… Настоящая республиканка должна уважать свои убеждения. Иначе какая она после этого республиканка? О какой тогда Экспансии может идти речь? Такой бесхребетной твари не место под звёздами Республики НОЧ!

Сёстры молчали. Смотрели на молодую снежку и ждали ещё чего-то. Она тоже поняла это, и поспешила добавить:

— Но обычаи фракции станут для меня всем! Республика, фракция, стая. Правила и нормы жизни я готова впитывать каждой порой души. Вы не пожалеете!.. Даже ты, кот…

На этот раз сёстры не удержались, зафыркали. Всё же моё присутствие в составе боевой семьи сильно било по несформировавшимся ещё в полной мере представлениям о валькириях этой милахи. Вернее, её собственные, взлелеянные втайне от прочих представления, натолкнувшись на реалии жизни кошек, трещали по швам, но эта бестия упорно за них цеплялась. Упорно пыталась выстроить из обломков что-то жизнеспособное. Это выглядело одновременно и жалко, и достойно уважения. Она не сдавалась, не обвиняла взрослых в попрании собственных доморощенных представлений, а пыталась подстроиться. Пыталась отлить сталь душевного стержня в форме жестокой реальности, с поправкой на эту самую реальность.

— И что тебе дался наш кот? — опять Сайна. — Дай ему волю, он бы тебя на руках носил! От снежек тащится! Ты не о том сейчас думаешь, юное дарование. Однако не могу не признать, что во всём остальном твои суждения здравы.

Здесь Милена с рыжей оказалась полностью солидарна, потому что и бровью не повела на её вмешательство. Всё же стая жила на одной волне, и такие вот выкрики впереди паровоза на самом деле были обыденны и естественны. Каждая кошка чётко знала своё место и выступала тогда, когда приходил её черёд, когда по самой своей роли в коллективе она просто не могла смолчать. Старшая представала здесь эдаким дирижёром стайного оркестра, в котором и без неё каждый знает свою партию, но нуждается в лёгком объединяющем движении руки, губ, бровей… или иных, невербальных, жестах.

— Ты говорила о принципах. Должна признать, твои слова всем пришлись по душе, — продолжила Ми секундой позже. — Какие принципы ты считаешь незыблемыми для республиканки и валькирии? Только мне не нужно слов. Говори о том, что показала на деле. В исключительных ситуациях. В самом образе своей прошлой жизни. Мы с сёстрами и братом посмотрим.

— Посмотрите?.. — натурально растерялась девочка.

— Ну я же говорила, что мне не нужны слова. Показывай свою Память, девочка! Так и только так ты сможешь доказать, что достойна!

Вот тут проняло не только её, но и меня. С ума сойти! Милена хочет разобрать всю прошлую жизнь этой юной республиканки! Но как это возможно⁈ Надо отдать должное рыжей в моих руках, та недолго терялась. Принялась кусать губу, забыв и про неудобное положение, в котором всё ещё находилась, и про не спускающих с неё изучающих взглядов валькирий. Наконец мелкая решилась.

— Я не готовилась к такому. Прошу меня простить за сумбур и задержку, если вдруг не смогу сразу угадать момент.

— Ничего, мы подождём. Ждали всё это время — подождём лишние часы и минуты.

— Я… мне в таком положении демонстрировать?..

— Кот, отпусти ей одну руку. Так нормально?..

— Да, — упрямо тряхнула головой девочка, намекая на желательность убрать мою пятерню из причёски. Что я и сделал. Действительно, с намотанной на мою руку копной волос ей будет весьма затруднительно показать что-либо… Нужно работать с голограммами, а там половина управления построена на взгляде. Ми эту мою вольность проигнорировала, явно думала также. — Моё имя — Лита О’Сильд, и я воспитанница воспиталища Анда-пять в Полновесной Колонии Андария. Про родителей говорить не буду. Мне ещё предстоит показать себя достойной их героической жизни и смерти, а до того момента не считаю себя вправе жить в тени их имени. То, что было до момента, когда я узнала, что одна на свете — тоже не в счёт. Именно с этого момента я начала готовить себя к службе и жертве во благо Экспансии…

…Нашему взгляду открылся просторный светлый зал с мягким покрытием пола. Здесь, прямо на полу, кружком расселись дети — с волосами разной цветовой палитры, но уже сейчас неизменно длинными и роскошными. Поразило обилие мужчин на единицу площади. Пусть пацаны ещё, но столько республиканцев за раз мне видеть ещё не доводилось.

Вся молодёжь, как один человек, с серьёзными лицами внимает словам пепельноволосой метиллии. По внимательным взглядам детей можно подумать, что наставница открывает им некие абсолютные истины — но нет, она всего лишь учит молодёжь психологическим техникам. Лекция плавно переходит в тренировку на правильное дыхание, сменяемую общей медитацией. Дети сидят, подчёркнуто сосредоточенно всматриваясь в себя, стараясь не упустить мимолётное ощущение слияния с миром — чтобы запомнить его и научиться возвращаться к нему по желанию, проваливаясь в нирвану не на минуты, а на десятки минут и часы.

Среди детей отчётливо выделяется молоденькая девчушка, удивительно похожая на Литу. Только волосы у неё не медные, как сейчас, а более светлого, насыщенно-рыжего оттенка, что вкупе с большими тёмно-синими озёрами глаз рождает удивительно милый и исполненный невинности образ. Особого же шарма ему добавляет сияние в солнечном свете таких же солнечных волос, отчего они больше походят на светящееся изнутри облако или… нимб. Маленькое солнышко, дитя большой и горячей звезды…

Тем временем наставница подходит к этой удивительно домашней и такой уютной Лите. Кладёт на плечо свою руку. Предлагает встать. Девочка подчиняется. Наваждение с сияющим облачком волос рассыпается — вместе с прянувшими по плечам прядями. Учительница и её ученица отходят чуть в сторону от стайки ребятни.

— Лита, сегодня у тебя особое занятие.

— Наставница?.. — удивительно большие в юном возрасте глаза смотрят на женщину