во время полёта. К концу фразы я поняла, что это Стив. Торнадо устало огрызнулся, что я не спросила у него разрешения. Торсум послал кого-то за кристаллом со снимками, на которых была заснята диспозиция крейсера. После этого мне, нако­нец, удалось вздохнуть. Кто-то пощупал мой пульс, и голос Стива вы­сказал соображение, что доктора можно не беспокоить. Я открыла глаза и, ещё не успев выделить что-либо похожее на Бенбена из общей путаницы кругов и ярких пятен, отчетливо произнесла:

— Катись отсюда.

— Я ж говорил! — торжествующе воскликнул Стив, и я услышала его тяжелые удаляющиеся шаги.

— Как всё прошло? — спросил голос Торсума.

— Нормально. Лучше, чем можно было ожидать, — ответил Торнадо.

— Но дамочка оказалась слабовата.

— Я б не сказал. Просто, скорее всего, ей не приходилось летать на таких гробах, как мне. У неё нет привычки к большим перегрузкам.

— Привыкнет.

— Вряд ли ей это нужно.

— Пойду, проверю, как там ваши успехи.

Торсум вышел. Я проводила его взглядом. Теперь я уже знала, что нахожусь в том самом закутке, где мы одевались к полёту. Я си­дела на металлическом стуле, прижавшись плечом и щекой к холодной шершавой стене. Я смертельно устала, мне было плохо и грустно. Торнадо стоял в двух шагах, облокотившись на косяк. Увидев, что я смотрю на него, он спросил, как тогда, в катере:

— У вас всё в порядке?

— Холодно, — пожаловалась я, и мой голос прозвучал жалобно, как у ребенка.

Он оторвался от косяка, расстегнул скафандр и стянул его с плеч. Потом подошёл ко мне вплотную и остановился рядом. Я уткнулась ли­цом ему в грудь и обняла за талию. Он положил мне одну руку на плечо, а другой осторожно погладил по голове. Боль и усталость медленно отступили. От горячего сильного тела исходило тепло, а от крепких и таких нежных рук — покой. Мне стало легче. Он мягким движением снял мои руки со своей талии и опустился на колени. Его лицо было рядом с моим.

— Тебе лучше? — спросил он.

— Да, спасибо, — я обвила руками его шею и опустила голову на тёплое плечо. От чёрной мягкой кожи мундира пахло травой. Погон приятно холодил щёку.

— Я не хотел, чтоб вы летели со мной, — произнёс он. — Стив описывал вас иначе.

— Он ничего не понимает в женщинах, — прошептала я.

— Скорее всего.

Он повернул голову, чтоб взглянуть на меня и его губы оказа­лись совсем рядом с моими. Я была слишком слаба и устала, чтоб со­противляться этому. Я закрыла глаза и почувствовала, как он крепко обнял меня и поцеловал.

А затем раздались шаги. Я встрепенулась, с удивлением ощутив неожиданный прилив сил. Торнадо обернулся к дверям. Вошёл Торсум и, хмуро посмотрев на него, произнёс:

— Кристалл памяти с камеры повреждён. Снимков нет.

IХ

Потемневший кристалл в обожжённой оболочке лежал на столе. Вокруг него стояли офице­ры полиции во главе с комиссаром, Бенбен и ещё несколько человек в штатском. Торнадо сидел неподалёку в кресле и задумчиво изучал стену.

— Такая операция — и коту под хвост! — воскликнул Стив.

— Придётся лететь снова, — заявил Торсум.

— Лети, — флегматично откликнулся Торнадо.

Комиссар обернулся ко мне.

— Как могло оказаться, что кристалл повреждён?

— Не представляю себе, — пожала плечами я. — Я к нему не прикасалась.

— Это камера последнего поколения, которая используется земным космофлотом для работы в атмосфере планет-гигантов.

— А кто её устанавливал?

— Ормийские механики.

— Тогда я не удивляюсь.

Торсум яростно зашипел, а Торнадо бросил на меня холодный взгляд.

— Вы сорвали операцию, и вы за это ответите! — рявкнул комиссар.

— Я сорвала операцию? — переспросила я. — Это слишком серьёзное обвинение, чтоб я могла проигнорировать его. Вам придётся представить доказательства. А я оставляю за собой право защищаться.

— Каким образом?

— Я утверждаю, что среди вас, я повторяю: среди вас, у мятежников есть свои люди. Может, только один человек, но я не собираюсь отвечать за этого мерзавца.

— Вы знаете, о чём говорите?

Я молча кивнула.

— Только не убеждайте меня, что у мятежников такие мощные радары, что они засекают истребитель в тот момент, когда он поки­дает базу. И не говорите, что до сих пор никому не пришло в голову запросить с Земли установку «Орлиный глаз», которая без всяких проблем и жертв дала бы вам совершенно чёткие снимки океана.

— Что это за установка? — Торсум обернулся к одному из штатс­ких.

— Есть такая. Она используется для исследования Юпитера.

— Её возможности действительно позволяют делать такие снимки?

— В принципе…

— Выяснить немедленно!

Тот кивнул.

— А вы, Бентли, задержитесь на базе до конца операции.

— Я и не собиралась прощаться, — усмехнулась я и, подойдя к столу, взяла в руки кристалл. На просвет он был чёрным, но по граням пролегали чуть заметные дымчато-серые полосы. — Вы меня за идиотку держите, комиссар? Кристалл был сожжён после активации и записи, то есть после того, как мы вернулись на базу. Это вам скажет любой компетентный специалист. Если у вас, конечно, такие есть.

Швырнув кристалл обратно на стол, я вышла из комнаты и с грохотом захлопнула за собой дверь.

V

В клубе играла музыка в гавайском стиле. На небольшой площад­ке между столиками черноволосый мужчина и смуглая девушка — оба в полицейской форме — танцевали жаркий, покруче нашей ламбады танец. На них смотрели суровые ормийцы, расположившиеся за столами со стаканами с сиреневым напитком. В воздухе плыл аромат лавандового вина.

«Ормийцы, — подумала я, проходя к свободному столику у окна, — одни ормийцы. Можно подумать, это их национальный конфликт. Хотя, так оно и есть. Там внизу тоже ормийцы. Старые счёты, неурегулированные споры… Чёрт знает что! Суровые бойцы и лучшие солдаты Объединения, смертельно уставшие от пятисотлетней космической воины. Представить себе не могу. Пятьсот лет войны. Да, наверно это должно надоесть. Или войти в кровь? А мутации? Они же сильно мутируют, попадая в условия другой планеты. А если не сильно, так, по крайней мере, неизбежно, и не столько физически, сколько психически. Этот мерзавец может быть любым из них».

Я обернулась. Ко мне нёсся официант.

— Прошу прощения, мадам. Ваш заказ?

— Кофе.

— И?..

— И всё.

Когда он умчался, я мысленно