помните. Если вы один не разобрались с имеющимися знаниями, так мы вдвоем с вами всё рассудим. Всё разложим по полочкам. Вы чай-то пейте. Пейте. Пока не остыл. Хороший чай. Крепкий! — тут же подбодрил своего гостя Иосиф Виссарионович, лично подавая пример, отхлебнув уже подостывший напиток из своей чашки.

— По сведениям товарища Калиновского, что Тухачевский, что Ежов — ныне занимающий должность заместителя председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), являются тайными креатурами Троцкого. — Покладисто отпив с полкружки чая, комроты, специально упомянув Троцкого, принялся давить на, наверное, самую болезненную политическую мозоль Сталина. Как он для себя решил — именно это являлось наиболее беспроигрышным вариантом. — Откуда это стало известно Константину Брониславовичу — понятия не имею. И даже гадать не возьмусь. Но вот что важно! — акцентировал он последующие слова поднятием указательного пальца вверх. — Он не просто так назвал мне фамилию Ежова. Ведь ему стало известно, что тот готовился осуществить какую-то провокацию против Генриха Григорьевича Ягоды в скором времени после ухода из жизни товарища Менжинского. Причем провокацию такого масштаба, что впоследствии, на её волне намеревался добиться своего назначения в председатели ОГПУ. — При этом, в открытую пророчествовать об убийстве Кирова, краском посчитал слишком опасным для себя делом. Уж больно много странностей всплыло в его голове по этому поводу, чтобы поверить, как в официальную, так и в полуофициальную версию гибели члена политбюро ЦК ВКП(б) и первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б). Да и, как ему помнилось, Сталин воспользуется подвернувшимся, если не подстроенным, моментом на все 100% в свою пользу, нанеся еще один сокрушительный удар по своим политическим противникам. Ему же, тому, кто тешил себя надеждой стать человеком именно генсека, усиление власти такого потенциального нового покровителя было только на руку. Вот и расставлял акценты в своем повествовании так, чтобы они были удовлетворительны для «хозяина Кремля». А что до возможных жертв — то им в любом случае предстояло появиться. Уж время на дворе было такое — неспокойное.

— И как же тогда у товарища Калиновского выходило, что впоследствии ОГПУ с РККА должны были сойтись в бою? Как-то это не сходится с только что озвученной вами информацией о едином центре управления, что Тухачевским, что Ежовым. Вам так не кажется? — не сказать что пронзительно, но очень-очень вопросительно уставился на своего гостя Иосиф Виссарионович.

— А здесь уже вступают в силу противоречия, имеющиеся между самими Тухачевским и Ежовым. Судя по тому, что Константин Брониславович во время переговоров с первым совершенно неожиданно умудрился выторговать себе место аж наркомвоенмора, он сделал вполне логичный вывод, что сам Тухачевский метит куда выше. Что, учитывая его немалые амбиции, может означать только одно — он желает получить должность Генерального секретаря ЦК ВКП(б) или вовсе стать военным диктатором. Что вряд ли согласуется с намерениями того же Троцкого. — Тут Геркану даже не пришлось особо выдумывать. Высокомерный и пробивной характер, а также стремление к власти Тухачевского были хорошо известны, как в армии, так и партийным функционерам. Иной и не смог бы пролезть столь высоко, не имея за спиной долгой истории революционной деятельности в царской России. — А, как опять же говорил товарищ Калиновский, Ежов является великолепным исполнителем приказов вышестоящего начальства. В лепешку расшибется, но выполнит и даже перевыполнит порученное дело. Однако на личную игру — не способен.

— Ха-ха! — весьма неожиданно коротко хохотнул Сталин. — Да, действительно. Водится такое за последним. Вечно за ним приходится кому-нибудь присматривать, дабы вовремя одернуть. Вот только ни у кого из них заполучить себе такую должность уже никак не выйдет. Ведь официально её более не существует. Её упразднили несколько месяцев назад по решению делегатов XVII съезда ВКП(б). — Не понятно — то ли с легким огорчением, то ли вовсе с безразличием, внес уточнение Сталин. — Теперь она звучит как Секретарь ЦК ВКП(б). Хотя в документах многие все еще продолжают по привычке обращаться ко мне, как к генсеку. Но, то к делу не относится. Просто к слову пришлось. Вы, товарищ Геркан, продолжайте, продолжайте. Очень уж интересные сведения вы рассказываете. — Это был один из излюбленных приемов главы СССР, всячески подбадривать собеседника, дабы тот вываливал всё больше и больше информации, зачастую тем самым закапывая себя самого.

— На чем я остановился? Ага! Ежов и Тухачевский, — сделав вид, что вновь собрался с мыслями, возобновил свое повествование комроты. — Так вот, оказавшись на посту председателя ОГПУ, и укрепив своё положение подтягиванием по карьерной лестнице преданных ему людей, Ежов, году так в 36-ом, планирует развернуться так, что именно ваше имя, товарищ Сталин, как руководителя партии и страны, будет максимально возможно очернено и замарано. В его намерениях, точнее в приказах выданных ему со стороны Троцкого, значится развернуть столь жестокую политику террора против граждан Советского Союза, чтобы от нас тут же отвернулись правительства всех иных стран, дабы не покрывать себя позором в глазах избирателей сотрудничеством с откровенно кровавым режимом. Изо дня в день он будет требовать многократного увеличения квот на уничтожение контрреволюционного элемента, рапортуя при этом о вскрытии одной ячейки кулаков, белых офицеров или всевозможных шпионов за другой. И, судя по всему, будет получать соответствующие удовлетворения своих запросов. Поскольку именно его роль в расшатывании ситуации в стране будет строиться только и исключительно на этом. На деле же на местах назначенные им сотрудники ОГПУ примутся уничтожать вообще всех подряд. Даже за малейшую провинность, вроде кражи гвоздя и карандаша, людей начнут тут же ставить к стенке, как злостных расхитителей государственной собственности в крупных размерах. За банальный производственный брак, которого у нас в промышленности сейчас, увы, до сих пор выходит не менее половины, начнут вешать клеймо вредителей и диверсантов. И опять же расстреливать. И все ради того, чтобы статистические данные поражали и ужасали своими масштабами. Ведь бумага она такая — все стерпит. — Постарался максимально сгустить краски комроты, чтобы не допустить того же объема террора, о котором у него в голове всплыла информация. Пусть он сам и являлся приспособленцем, заботящемся практически исключительно о личном благополучии, это вовсе не означало, что следовало наплевать на судьбы миллионов людей. Как минимум, предпринять попытку несколько исправить грозившую возникнуть в стране ситуацию и сократить количество жертв, Александр посчитал себя обязанным. Ведь, став приспособленцем, он не переставал быть человеком. — Как результат — пара миллионов показательно расстрелянных в первый же год террора и