были уже далеко не те времена, когда ему полагался всего один телохранитель. Ныне служба охраны первых лиц СССР и уж тем более самого Сталина находилась на совершенно ином уровне. Но служащие в ней бойцы являлись именно что стражами тела, а не следователями. Не та у них имелась подготовка, чтобы разоблачать заговоры. И, тем не менее, выбирать не приходилось. К тому же, особо сильно копать и не требовалось. Следовало лишь подтвердить вывод следствия, так сказать, на месте, да прощупать всех причастных рядовых сотрудников милиции на несоответствие их слов с изложенным в деле, если таковые несоответствия вообще возникнут. А вот уже после, по факту доклада от телохранителя, можно было приглашать на беседу этого товарища Геркана. Очень уж было интересно узнать, что же именно намечалось на 1938 год, если таковая дата была указана вместе со словами о зреющем заговоре.

Если Александр предполагал, что его тут же, сразу по окончанию «ворошиловского завтрака» потащат на встречу с «самим» или же в подвалы Лубянки, то столкновения с действительностью его предположения не выдержали совершенно. Никаких приглашений ему не поступало, никто его никуда не звал, и даже предтечи «черного воронка» не останавливались ночью под окнами его квартиры. Хотя наблюдатели появились — это да. Не засечь принявшийся мотаться за ним по улицам Москвы новенький Форд, Геркан никак не мог. Но выходить на контакт они не спешили. В общем, ему только и оставалось, что продолжать учиться, да нервничать, нервничать, да учиться. Ну и еще кушать без особого аппетита. А какой мог быть аппетит у человека, зависшего в такой неопределенности и не понимающего, что же сам глава государства решил на его счет?

Изменения в жизни комроты произошли лишь 11 мая 1934 года — на следующий день после смерти Менжинского. У того, конечно, здоровья уже практически не оставалось, и в последние месяцы жизни вставал он с постели всё реже и реже. Но, видимо, Сталин не исключал, что с уходом из жизни председателю ОГПУ помогли со стороны, умело замаскировав это дело под естественные причины. Вот и поспешил вспомнить об одном человечке, что, вроде как, обладал кое-какой информацией о неком заговоре. Благо человечек этот постоянно находился практически под боком и даже под негласным присмотром пары бойцов его личной охраны.

Забрали краскома от дома около 10 часов вечера, когда Геркан вернулся после окончания занятий на вечернем факультете. Едва он заглушил двигатель своего потихоньку разваливающегося «Росинанта», как от припаркованного возле дома Форда «В», пару лет как пришедшего на замену модели «А», к его машине подошел сотрудник ОГПУ и вежливо сообщил, что того желает видеть сам товарищ Сталин. Александр даже не стал дергаться к своему револьверу, получив столь позднее во всех смыслах этого слова приглашение на встречу. Тут как раз пошел на пользу взятый приглашающей стороной временной перерыв, позволивший комроты несколько успокоить собственные мысли. Потому, столь же вежливо ответив полным согласием, он лишь попросил одну минуту, чтобы предупредить супругу о своей отлучке. Заодно из дома следовало прихватить общие чертежи того артиллерийского тягача, проект которого он разрабатывал еще с осени прошлого года. Ну, как разрабатывал… Приводил к окончательному виду то, что должно было появиться через пару лет под наименованием Т-20 «Комсомолец». Правда, с заменой силовой установки на таковую от ЗИС-5, как более предпочитаемую им самим. Тем более, что почти всё, кроме корпуса, можно было смело позаимствовать у снимаемого с производства легкого танка Т-27. В общем, имелись неплохие перспективы вновь добыть одним выстрелом несколько зайцев для «своего личного стола». Если, конечно, подвернется соответствующая возможность.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — отдав воинское приветствие, он поспешил пожать протянутую ему руководителем страны руку. Геркан уже знал, что глава государства предпочитает проживать на так называемой «ближней даче», а не в кремлевской квартире, отчего не сильно удивился, когда его повезли не в центр Москвы. И вот, спустя минут двадцать неспешной езды и преодоление двух охранных постов у ворот дачи, краском предстал перед человеком, способным возвысить его или же уничтожить, как никто иной.

— Здравствуйте, товарищ Геркан, — весьма благосклонно и, даже слегка улыбнувшись в усы, произнес Иосиф Виссарионович, пожимая руку комроты. Правда, сам Александр пока даже не думал впадать от подобного проявления расположения в эйфорию, поскольку обновленной памятью знал, что не менее благосклонно находящийся перед ним человек будет продолжать общаться со всеми теми, кому к тому времени уже сам же вынесет смертный приговор. — Присаживайтесь, — указал главный жилец местных апартаментов на место рядом с собой. — Попьем чаю и поговорим о записке, что попала мне в руки. Точнее в руку, — аж усмехнулся он от небольшого каламбура связанного с техникой передачи того самого послания.

— Благодарю, что не сочли меня душевнобольным и, поверив в мою адекватность, нашли время в своем загруженном графике для встречи, — тут же принял приглашение разместиться за обеденным столом комроты, благо уже стоявшая напротив одного из стульев вторая исходящая паром чашка всем своим видом намекала, куда ему следует приземлить свою пятую точку. — Готов отвечать на ваши вопросы. Или же вы прежде желаете услышать моё объяснение, так сказать, в общих чертах, а уже после перейти к уточнению тех или иных моментов?

— Да, поведайте, пожалуйста, пока в общем о своих действиях и тех событиях, которые к ним привели, — отхлебнув из своей чашки, кивнул головой Иосиф Виссарионович. — А там посмотрим.

— Тогда, пожалуй, начну с записки. Уж извините за совершенно неподобающий формат. Я её набросал второпях, поскольку в тот день даже не надеялся улучить возможность встретиться с вами, товарищ Сталин. Все же на праздничный завтрак я умудрился пробиться исключительно с целью постараться попасть на глаза Клименту Ефремовичу, дабы впоследствии напроситься к нему на прием. И сделал это не столько по своей личной прихоти, сколько во исполнение прямого приказа товарища Калиновского. В нашу с ним последнюю встречу он, видимо, что-то такое нехорошее чувствовал на свой счет, и потому сказал мне безоговорочно верить лишь товарищу Ворошилову и вам, товарищ Сталин, коли с ним самим произойдет что-нибудь непоправимое. — Показательно нервно сглотнув по окончании вступительного слова и покосившись в сторону своей нетронутой чашки, Александр с удовольствием промочил горло, естественно, прежде получив едва заметный дозволительный и даже подбадривающий кивок от своего слушателя. — Я, честно говоря, не стал бы раскрываться перед вами или товарищем народным комиссаром раньше намеченного срока. До поры до