как же вот это вот? Что, просто последствия экспериментов?

Яков Иосифович посмотрел на белые всполохи.

— А чёрт его знает... Но ночью я за территорию объекта не выйду. И «Маузер» у меня всегда наготове. Так, на всякий случай... Тебе советую к огням этим, или что это за дрянь, привыкнуть. Ну и в степь самому ночью не шастать.

— Басмачи?

— Как минимум, да. А, может, и что похуже...

Молча докурив, мужчины разошлись спать. А на утро исчез Ефроим.

4.

Ефроим исчез утром во вторник — ровно через неделю после пропажи Триловича. Просто взял и исчез, не придя с утра никуда и ни к кому...

Глебова разбудил стук в дверь. Стучали негромко, но требовательно. Чутьё подсказало: «Агнаров».

Он самый, Яков Иосифович стоял у двери, хмурясь на носки своих сапог.

— Клим, ну-ка живо, умылся и за мной. И не шуми.

— Так точно.

Пошли в барак для главных: на входе курил Латыгин, поглядывая по сторонам. Уже в самом помещении, в коридоре, охал Сахаров, рядом с ним, прислонившись к стене, стоял Кебучев. От нервозности дрожал воздух, ждали только Клима...

Дверь в комнату номер один оказалась заперта на ключ изнутри. Со слов Романа Константиновича стало понятно, что американец должен был с утра прийти в конструкторское бюро, где его ждал Кебучев. Не дождавшись на условленном месте, Гавриил Платонович отправился в соседний барак и несколько раз постучал в дверь. Стук привлёк внимание Латыгина — он как раз заканчивал бриться. После недолгих раздумий НКВДшник вышел на улицу, заглянул в окно и, не увидев никого в комнате, помчался к Агнарову. Тот приказал стоять на входе и пошёл, собственно, за ним, Климом Глебовым.

Сосновую дверь высадили плечом с первого раза. Ключ звякнул — и был поднят Агнаровым. Он же быстренько закрыл за собой дверь, коротко приказав Латыгину вернуться на пост у входа и «приглядывать за обстановкой».

— Я начинаю с левого угла, а ты с правого. Идём по кругу. В тишине.

— Лады.

Комната американца представляла собой полную противоположность комнате Триловича: шик, лоск, бурлеск. Справа на гвоздях висело целых три костюма: синий, чёрный и белый, все на плечиках. Рядом — лёгкая фетровая шляпа и шерстяная спортивная шапочка на осень. Отдельно висит ещё одна вешалка, через плечики перекинуто сразу шесть галстуков: все короткие и цветастые, какие носят только американцы.

Стол организован строго, всё на своём месте. Справа у стены — письменные принадлежности. Затем стопка книг по физике, все на английском языке. После пачка журналов, между страниц закладки. В левом углу у стены — чистая бумага для записей, перед ней три неисписанных блокнота. По центру стола — чертёж установки, с заметками на английском. Что сразу бросается в глаза — чертёж один, ничего более, ничего лишнего. Справа от него рабочий блокнот, заложен карандашом.

Буржуйка как и у всех, только дрова сложены необычным способом, вертикально. На ней графин и стакан в подстаканнике. Рядом стоит небольшой чайник, от которого приятно пахнет. Глебов подумал, что, наверное, это и есть тот самый «кофе», популярный в Америке. Тёмные следы в стакане наводили на мысль, что американец частенько проводил вечера с ароматным напитком.

На подоконнике керосинка, всё так же в тазу, чтоб не было пожара. Там же стоит небольшая статуэтка из металла: орёл расправил крылья, внизу американский флаг, сзади цитата... Умывальник ломится от изобилия: два куска мыла, белое, почти без запаха, и розовое, пахнущее вишней, банка зубного порошка, зубная нить, зубная щётка, бутылочка лосьона после бритья, бритвенные принадлежности, расчёска и банка крема для укладки волос. Даже полотенец два: одно большое, банное, другое поменьше, с вензельками, видимо, для вытирания рук и лица.

Постель внимания не заслуживала, разве что смятые простыни подтверждали, что человек в ней ночевал. Ну или хотел сделать вид, что так было... Около кровати, к двери — модные лакированные ботинки чёрного цвета, рядом коричневые, из грубой кожи и со следами пыли и песка — видимо, куплены специально для «походов».

На тумбочке в красивой металлической рамке фотография миловидной девицы лет двадцати. Пухленькие губки, ровные зубы, томный взгляд и очаровательные ямочки на щёчках, лицо в обрамлении тёмных кудряшек. Американочка как она есть, в блузке, туго обтягивающей упругую грудь и подчёркивающей талию. Внизу фотографии выведено аккуратным ровным почерком: «To Jones». Кольца при этом Ефроим не носил — значит, невеста, либо просто славная девица.

В самой тумбочке оказалось на удивление мало вещей — два нижних ящика и вовсе пустовали. Во втором сверху лежала относительно свежая колода карт, несколько запасных ручек и карандашей, коробок спичек, лупа и линейка. В верхнем: модные наручные часы, две пары запонок, обёрнутая в вощёную бумагу плитка шоколада и бумажный пакетик с коричневым ароматным порошком — запах выдавал, что это его американец заваривал по вечерам. Глебов посмотрел на часы — стрелки замерли на без двадцати два.

— Время почти совпадает с тем, что было на часах Триловича.

— Да, я тоже заметил. Ещё есть зацепки?

— Ни черта. Предлагаю заняться сумками.

Агнаров кивнул.

Из-под кровати вытащили большой жёлтый баул на ремне. Британской работы, сумка одним своим холёным видом давала понять, что её владелец при деньгах и путешествует с удовольствием. Внутри всё было забито личными вещами: с дюжину рубашек, кальсоны, два джемпера, ещё три плитки американского шоколада, подтяжки, запасные шнурки и всякая всячина, будь то швейный набор или пачка открыток с видами Москвы. Турист, да и только.

Рядом с «личной» сумкой лежал небольшой «служебный» чемоданчик: на коричневой коже было выдавлено «Teleforce». По всей видимости, в нём американец привёз все документы и книги. Примечательно, что чемоданчик был пуст — то есть всё, что было связано с работой, уже было пущено в ход. В общем, американец, как про них рассказывают на спецкурсах «Выстрела». Капиталист...

Перед кроватью, ожидаемо, обнаружилось выжженное пятно. Глебов заметил его сразу и даже уже прикинул, что размер примерно такой же, как в комнате Триловича. Но виду не подавал — сначала надо было спокойно изучить всё остальное, составить портрет Ефроима и прикинуть, что к чему. Наконец, Агнаров удовлетворённо крякнул.

— Пусто. Пора браться за пятно.

— Согласен.

С видимым трудом Яков Иосифович опустился на одно колено, а потом и на четвереньки — левая нога толком не гнулась. Версия с ранением подтвердилась — так нога могла вести себя после сильной травмы связок около