«Почесав языки» около десяти минут, эксперты перешли к делу.

— Я приготовил каждому из вас материалы, — Ямрушков указал взглядом на папки, сложенные в две стопки на его столе. — Но мне хотелось бы лично ввести вас в курс дела. Прошу учесть, что я стану излагать не свое мнение, а мнение следствия, сформировавшееся на основе тщательного анализа событий. От себя лишь добавлю, что следствие велось грамотно. Я знаком с Анной Анатольевной Бибер из отдела по расследованию ятрогенных[6] преступлений. Она опытная, внимательная, вдумчивая… Никогда ничего не упускает и не торопится с выводами…

— Мало было нам хлопот, так еще и «ятрогенные» отделы создали, — проворчал Мароцкевич. — А раз есть отдел, так у отдела будет план. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Отделы по расследованию ятрогенных преступлений появились в Следственном комитете совсем недавно, пару лет назад. С официальной точки зрения это было сделано для блага врачей. Опытные следователи по особо важным делам (других туда брать не собирались), специализирующиеся на врачебных ошибках, должны были обеспечить квалифицированное расследование случаев из медицинской практики. Врачи восприняли нововведение настороженно. Большинство придерживалось той точки зрения, которую озвучил Мароцкевич. Увы, народ давно привык к тому, что все улучшающие нововведения на самом деле ухудшают положение медиков, а любое повышение заработной платы приводит к тому, что в мозолистые руки падает меньше денег. Парадокс? Нет, это жизнь.

— Давайте не будем передергивать, Максим Иосифович, — попросил Ямрушков, недовольно морщась. — Узкая специализация следователей идет на пользу врачам. Следователи ятрогенных отделов лучше разбираются в нашей специфике, умеют отличать добросовестные заблуждения от халатности и не стригут всех под одну гребенку по принципу: «раз пациент умер, то врач однозначно виноват». Мне, знаете ли, приходилось встречать людей, которые подходили к врачебным делам с установкой: «раз есть труп, то должен быть и подсудимый». Но нельзя же равнять смерть на столе, и вообще смерть пациента, с убийством!.. Однако, давайте перейдем к нашему делу. Шестого апреля текущего года в больнице имени Филомафитского, умер восемнадцатилетний Виталий Михайлович Хоржик, которому двадцать девятого марта было проведено протезирование аортального клапана по поводу врожденного порока. Операция была плановой, пациент проходил предоперационное обследование в кардиохирургическом отделении, где находился с двадцать третьего марта. Причиной смерти Хоржика стал инфаркт мозга, вызванный воздушной эмболией ветвей левой средней мозговой артерии. Воздух, по всей вероятности, попал в кровеносную систему во время операции, потому что после нее пациент не пришел в сознание и не мог дышать самостоятельно. На аппарате он прожил восемь суток.

Ямрушков сдержано вздохнул и выдержал небольшую паузу, словно бы почтил память умершего пациента молчанием.

— По заявлению родителей Виталия было открыто уголовное дело…

— Раньше дела автоматически не открывали! — вставил Мароцкевич. — Сначала разбирались — стоит ли открывать?

— Сейчас тоже разбираются, уверяю вас, Максим Иосифович, — сухо заметил Ямрушков, явно недовольный тем, что его рассказ перебили не относящимся к делу замечанием. — Следствие вела следователь по особо важным делам Бибер. Она пришла к выводу, что в смерти пациента виновен анестезиолог Юрий Федорович Сапрошин, который использовалаппарат искусственного кровообращения с неисправным детектором пузырьков воздуха и ослаблением одной из пружин роликового насоса, вследствие чего ролики давили на трубку с разной силой, что ускорило ее износ…

«Согласно закону подлости, если неисправен пузырьковый датчик, то в систему непременно должен попасть воздух, — подумал Данилов. — Причем — наиболее коварным образом».

Ослабление одной пружины роликового насоса — это не та неисправность, которая сразу же бросается в глаза. Если пружина ослаблена несильно, то на работе насоса это практически не отразится… До тех пор, пока в трубку насоса через повреждение в стенке не начнет поступать воздух.

— Операционная медсестра Шполяк слышала, как перед началом операции медсестра-анестезист Пружникова сказала доктору Сапрошину, что детектор пузырьков воздуханеисправен, на что тот ответил: «Что же теперь — операцию откладывать? Обойдусь, не впервой»…

— Можно вопрос? — Данилов по-ученически поднял вверх правую руку.

— Вопросы можно любые, а вот суждения оставьте до следующего заседания, — ответил Ямрушков, в этот раз не высказав никакого недовольства тем, что его перебили. — Я даже знаю, о чем вы спросите. Почему операционная медсестра не сообщила об этом профессору Раевскому, собиравшемуся проводить операцию?

Данилов кивнул.

— Во-первых, с ее слов, она боялась Сапрошина, известного своим мстительным характером. Мстительность Сапрошина подтвердили врач кардиохирургического отделения Шихранов, ассистировавший Раевскому на этой операции, и старшая сестра оперблока Ткач. Если Сапрошин был кем-то недоволен, то всячески старался испортить этому человеку жизнь. Подробности вы можете прочесть в материалах. Во-вторых, она понадеялась, что Раевскому скажет о неисправном датчике сама Пружникова. Короче говоря, Шполяк пожелала остаться в стороне, но на допросе у следователя рассказала об этом. Что же касается Пружниковой, то она десятого апреля была госпитализирована с коронавирусной пневмонией в «Коммунарку» и скончалась там двадцать третьего апреля. Следователь с Пружниковой не встречалась, а Сапрошин утверждает, что датчик был исправным и ничего подобного Пружникова ему не говорила. С юридической точки зрения, его слова «весят» столько же, сколько и слова Шполяк, но есть одно обстоятельство, позволяющее внести ясность. Согласно акту технического состояния, у аппарата искусственного кровообращения, использовавшегося во время операции, выявлено повреждение трубки, вызванное неисправностью роликового насоса…

— Лично я не могу понять, зачем понадобилась повторная экспертиза! — сказал Мароцкевич, недоуменно разводя руками. — Дело совершенно ясное. Не бином Ньютона и не загадка Эдвина Друда.

— Давайте будем делать выводы после ознакомления с материалами, — мягко, но в то же время настойчиво, попросил Ямрушков. — Сапрошин категорически отрицает свою вину. Он считает, что воздух попал в сосуды по вине хирургов, и нам с вами предстоит дать окончательный ответ на вопрос: «кто виноват?». Как говорится, одна экспертиза хорошо, а две — лучше. Что же касается вопроса «зачем», то вспомните дело Мисюриной, которую Черемушкинский суд приговорил к двум годам лишения свободы, а спустя полтора месяца Московский городской суд отменил приговор ввиду отсутствия состава преступления.[7] Ларисе Вениаминовне, которая рассматривает это дело в суде, хочется подстраховаться по максимуму, — Ямрушков иронично усмехнулся, давая понять, что ничего другого ожидать не стоило. — И мы с вами, уважаемые коллеги, должны обеспечить ей эту страховку. Роли в нашей комиссии распределяются следующим образом. Максим Иосифович изучает материалы с точки зрения хирурга, Владимир Александрович — с точки зрения анестезиолога, а я — с точки зрения судмедэксперта. Прошу понять меня правильно, коллеги. Максим Иосифович не должен стараться всячески защищать хирургов, а Владимир Александрович — анестезиолога. Мне нужны ваши непредвзятые, объективные оценки. Не надо настраивать себя на то, что дело простое. Начинайте с чистого листа и помните, что цена вопроса — пять лет лишения свободы.