Теперь она заколебалась. Я точно знаю, что мой покер-фейс безупречен, и она не может понять, невинно ли я туплю или же я ей отказываю. Однако Есель выбрала новый подход.

— Ну… Битры тоже говорили, что будут рады, если вы заглянете к ним на ужин. И у них есть свободная комната, оставшаяся от их дочери, которая, к сожалению, скончалась прошлым летом. Вы могли бы присоединиться к ним. Что скажете?

— Мм… ну…

— Там будет намного просторнее, чем здесь. Я знаю, что Дюрен сделала всё возможное, но не слишком ли здесь мало места для двух разумных?

— Я могу спать на улице! Или в погребе. Я не против…

— На самом деле, мне нравится теснота.

На этот раз Дюрен перебил я. Я безмятежно улыбался, хотя с каждой секундой раздражался всё больше и больше. Я чувствовал реакции Есель с противоположного конца стола.

— Думаю, всё в порядке, правда, мисс Есель. Дюрен – прекрасная хозяйка. Она оказала мне неизмеримую помощь, и я в полной уверенности, что она будет продолжать это делать и впредь.

Дюрен молчала, возможно, в смущении, и Есель тоже затихла. Затем она обратилась непосредственно к Дюрен:

— Дюрен? Почему бы тебе не пойти и не принести нам ещё дров? Я уверена, что мистеру Лейкену довольно прохладно.

Я прикусил губу, когда Дюрен без слов поднялась, чтобы сделать то, что сказала Есель. Мистер Лейкен чувствует себя прекрасно, спасибо. И Дюрен не должна подчиняться чужим приказам в своём собственном доме.

Но, поскольку Есель сделала нам подарок и поскольку у меня нет – пока нет – полной картины, я слушал. Есель наклонилась вперёд, чтобы поговорить со мной, пока я слышал передвижения Дюрен снаружи.

— Дюрен – хороший ребёнок, мистер Лейкен. Иногда. Но мы поселили её именно здесь, чтобы она не создавала проблем, если… Она сказала вам, кто она?

— Нет. Я думаю, она скажет мне, когда ей будет удобно.

— Да, но мне кажется, вы не совсем понимаете, в чём проблема.

Я вскинул бровь.

— Проблема? У меня с Дюрен проблем не было, мисс Есель. Если только вы не думаете иначе?

— Нет…

Она сказала это, явно имея в виду обратное. Я услышал причмокивание, а затем снова её голос:

— Но некоторые из нас, деревенских… Дюрен была удивительно добра, приняв вас, но она не та, кого следует держать взаперти с вами – с кем-то вроде вас – всю зиму. Для всех будет лучше, если вы останетесь в деревне. Мы с радостью вас примем.

И мне там, скорее всего, не понравится. Я услышал, как Дюрен подняла что-то с ворчанием, и покачал головой.

— У меня нет никаких проблем с Дюрен, мисс Есель. Я останусь здесь.

Теперь в голосе женщины появилось раздражение:

— Я действительно не думаю, что это разумно. Дюрен…

— …Это Дюрен. Думаю, вы хотели сказать именно это, мисс Есель. Пожалуйста, не говорите ничего другого. Я предпочитаю, чтобы люди хранили свои секреты.

— Но!..

Это и так продолжалось достаточно долго. Я встал.

— Хорошего дня, мисс Есель. Благодарю за одежду.

После этого она мало что могла сказать. Я практически её прогонял, а Дюрен, вся в снегу и в недоумении, едва успела попрощаться.

Ладно, может, так быстро отшивать женщину было невежливо, но она вела себя невероятно грубо. Я знаю, что у Дюрен есть секрет, но почему они не доверяют, чтобы я с ней находился? Я без проблем ночую под её крышей уже больше двух недель.

После ухода Есель в домике Дюрен снова стало уютно и тепло. Я был вполне доволен, а Дюрен вздохнула с облегчением от того, что я остался. Она продолжала нервно болтать обо всём, кроме того, что означал этот разговор.

Позже до меня дошло, в чём проблема. То есть у меня с Дюрен как раз проблем не было, кем бы она ни была на самом деле. Но Есель и другим жителям деревни не нравилось, что мне всё равно.

Ни капельки.

День 22

Я только начинал привыкать к новым реалиям в условиях морозной погоды. Без Дюрен я не мог по-настоящему ориентироваться на улице, но мы всё ещё устраивали прогулки по снегу. Разумеется, мне приходилось укутываться, как капусте, но это нестрашно.

И не то чтобы нам не хватало дел внутри дома. Оставалось ещё столько всего, чему никто никогда не учил Дюрен – то ли потому, что в этом мире нет стандартов образования, то ли потому, что никто не учил конкретно её, – и мне нравится с ней разговаривать.

Но иногда мы всё же выбирались наружу – хотя бы для выполнения жизненно важных задач. Несмотря на приличную конструкцию, сортир Дюрен промораживал меня до костей в те моменты, когда я пытался заняться своими делами. Это замедляло процесс, но она терпеливо меня ждала, пока я пытался ускорить естественные процессы в организме.

Именно в этот момент я услышал смех и злобные голоса. Дети – деревенские дети – бежали по тропинке к домику Дюрен, пока я засел в сортире.

— Уродина! Выходи, уродина!

— Вот она! Получай!

Это словно слушать кино, вот только сидел я в холодном кинотеатре, и у меня не было пакета с попкорном. И это реальность, поэтому моё сердце сразу же заколотилось сильнее, когда я услышал голос Дюрен:

— Ой! Хватит!

Что происходит? Я слышал какие-то глухие удары, звуки снега…

Снежки. Эти маленькие ублюдки бросались снежками! Судя по звукам снаружи, Дюрен ничего не делала, просто пыталась защититься. Дети смеялись.

— Получай! Она [Ведьма]!

— Она обманывает слепого! Убьём уродину!

— Неправда! Я… ай!

Больше смеха, больше звуков бросаемых снежков. Я судорожно схватился за штаны, пытаясь сообразить, что делать, пока ситуация снаружи обострялась.

Эти… между тем, чтобы веселиться и быть злобными маленькими демонами, есть разница. Я должен что-то сделать. Но что?

На несколько секунд я задумался о последствиях. У Дюрен свои отношения с жителями деревни. Кто я такой, чтобы в них вмешиваться?

Кто я?

[Император].

Ох.

Конечно.

Как я мог забыть? Этот дом – моя империя; Дюрен – моя подданная. А эти надоедливые сопляки к ней пристают. У меня есть долг перед ней.

Я открыл дверь сортира не то чтобы пинком, но явно с большей силой, чем обычно. Честно говоря, мне бы не хотелось в гневе сломать дверь. Никто не хочет,