ради которой она подвергла себя такому унижению, совершенно растаяла вдали. Когда Джорджиана случайно танцевала или обменивалась несколькими словами с давними знакомыми вроде Ниддердейла или Грасслока, в их тоне сквозило пренебрежение, которое она ощущала, хотя и не могла бы объяснить, в чем оно заключается. Даже Майлз Грендолл, которого она всегда считала недостойным своего внимания, держался с ней покровительственно, что приводило Джорджиану в бешенство. Она была близка к отчаянию.

Временами ее ушей достигали слухи, из которых она заключила, что, вопреки всем светским успехам мистера Мельмотта, мнение о нем как о грандиозном аферисте только укрепляется. «Ей-богу, ваш хозяин – удивительный человек! – сказал лорд Ниддердейл. – Никто не знает, кем он в конце концов окажется». «Лучше всего живут воры, если только наворовать достаточно», – заметил лорд Грасслок, не называя Мельмотта, но явственно на него намекая. В парламенте освободилось место депутата от Вестминстера, и Мельмотт собирался выставить свою кандидатуру. Джорджиана слышала, как обсуждают новость. «Если ему это удастся, думаю, он проскочит», – заметил один собеседник. «Если это можно решить деньгами, у него получится», – ответил второй. Джорджиана все прекрасно понимала. Мистера Мельмотта допустили в общество, поскольку верят в его всемогущество, но те же люди считают его вором и проходимцем. И в дом к такому человеку отец отправил ее подыскивать себе мужа!

Вконец измучившись, она написала старой приятельнице Джулии Триплекс, ныне жене сэра Дамаска Монограма. Джорджиана близко дружила с Джулией Триплекс, а когда та сделала блестящую партию, радовалась вместе с ней. Джулия была бесприданница, но очень хорошенькая. Отец сэра Дамаска разбогател на подрядах, но сам сэр Дамаск охотился, держал лошадей, на которых часто ездили другие, яхты, на которых часто загорали другие, лес с оленями, вересковую пустошь и обширную машинерию для производства фазанов. Он стрелял по голубям в Херлингеме, правил четверкой лошадей в парке, держал ложу на всех бегах и был самым добрым малым на свете. Он воистину завоевал мир, поборол тот неприятный факт, что его дед был мясником, и теперь был ничуть не хуже, чем если бы Монограмы участвовали в Крестовых походах. Джулия Триплекс прекрасно справлялась со своей ролью и стремилась взять от нее все. Она угощала шампанским, одаривала улыбками и убедила всех, включая себя саму, что обожает мужа. Леди Монограм поднялась на высочайшую ступеньку общественной лестницы и в таком качестве была для подруги бесценна. Отдадим леди Монограм должное, она в целом сохраняла дружбу с Джорджианой, покуда та… соблюдала приличия. На взгляд леди Монограм, Джорджиана, поселившись у Мельмоттов, нарушила приличия, и знакомство с ней следовало прекратить. «Лживая бессердечная гордячка», – думала про нее Джорджиана, сочиняя следующее письмо:

Дорогая леди Монограм!

Я уверена, что ты не понимаешь мое положение. Конечно, ты от меня отвернулась. И конечно, мне это очень больно. Ты прежде не была жестокой, и не думаю, что ты стала жестокой теперь, когда тебя окружает только все приятное. Я не считаю, что заслужила такое обращение со стороны старинной подруги, и потому прошу разрешения с тобой повидаться. Конечно, это потому, что я гощу здесь. Ты хорошо меня знаешь и должна понять, что сама бы я такого не выбрала. Все решил папенька. Если эти люди чем-то дурны, папенька этого не знал. Конечно, они неприятны. Конечно, они совершенно не такие, как в привычном мне кругу. Однако, когда папенька сказал, что дом на Брутон-стрит закроют, а я должна ехать сюда, мне, конечно, оставалось только подчиниться. Я не думаю, что такая старинная подруга, как ты, кого я всегда любила больше других, должна от меня из-за этого отворачиваться. Я не прошу тебя навестить меня здесь, но, если ты готова меня принять, я возьму экипаж и приеду.

Твоя, как всегда,

Джорджиана Лонгстафф

Письмо далось ей с большим трудом. Леди Монограм была младше ее годами и когда-то стояла ниже на общественной лестнице. В начале их дружбы Джорджиана несколько помыкала Джулией Триплекс, а та перед ней заискивала ради балов и раутов. За Монограма она вышла стремительно и вознеслась на вершину в то самое время, когда Джорджиана решила метить пониже. То как раз был сезон, когда она переместила свои воздушные замки из палаты лордов в палату общин. А теперь она буквально выпрашивала внимание и молила от нее не отворачиваться! Письмо Джорджиана отправила по почте, а на следующий день лакей принес в дом Мельмоттов ответ.

Дорогая Джорджиана!

Конечно, я буду рада тебя видеть. Не понимаю, что ты имеешь в виду, говоря, будто я от тебя отвернулась. Я ни от кого не отворачиваюсь. Мы оказались в разных кругах, но не по моей вине. Сэр Дамаск не позволяет мне бывать у Мельмоттов, и я ничего с этим поделать не могу. Я не могу ехать туда, куда он велит не ездить. Сама я об этих людях ничего не знаю, кроме того, что была у них на балу. Однако всем известно, что это другое. Завтра я дома до трех – то есть уже сегодня, поскольку я пишу, вернувшись с бала у леди Килларни, – но если ты хочешь застать меня одну, лучше приезжай до ланча.

Твоя любящая

Дж. Монограм

Джорджиана, спрятав гордость в карман, попросила у хозяев разрешения взять карету и приехала к подруге в начале первого. Разумеется, дамы первым делом поцеловались, затем мисс Лонгстафф сразу перешла к делу.

– Джулия, я думала, ты хотя бы пригласишь меня на свой второй бал.

– Разумеется, тебя бы пригласили, живи ты на Брутон-стрит, и ты знаешь это не хуже меня.

– Какая разница, в каком доме я живу?

– Дело не доме, а в его хозяевах. Дорогая, я не хочу с тобой ссориться, но я не могу водить знакомство с Мельмоттами.

– Кто тебя просит?

– Ты живешь у них.

– Ты хочешь сказать, что не можешь никого к себе пригласить, не приглашая всех, с кем этот человек живет? Такое делается сплошь и рядом.

– Кто-то должен тебя привезти.

– Я могу приехать с Примеро.

– Нет, невозможно. Я спросила Дамаска, и он не разрешил. Ко времени большого февральского бала мы почти ничего про этих людей не слышали. Мне сказали, у них будут все, и я уговорила сэра Дамаска меня отпустить. Теперь он говорит, мне не следует водить с ними знакомство, а, побывав у них дома, я не могу пригласить тебя, не пригласив их.

– Я так не считаю, Джулия.

– Извини, дорогая, но я не могу идти против мужа.

– У них все бывают, – напомнила Джорджиана, пуская в