Шрифт:
Закладка:
– Думаешь, Утешитель знал, что эрендин – в действительности камень-сердце?
– Похоже, что так.
Кинн задумчиво ощупал камень.
– Осколок… Думаешь, после того как камень-сердце погас, его разделили? На два осколка?
В моей голове было тесно от собственных вопросов, и я не знала, какой задать первым.
Почему правду о камне-сердце продолжают скрывать? Как осколки оказались в Альвионе, если изначально камень-сердце хранился в Энтане? Как отцу удалось пробудить свой осколок, если даже Первые с этим не справились? И, главное, как удалось пробудить осколок камня-сердца мне, дремере?
Внезапно в голову пришла совсем другая мысль:
– Это он защитил нас от Теней, Кинн!
Он в сомнении приподнял брови.
– Когда в щите есть эрендин, или камень-сердце, Тени не могут прорваться, так? Каким-то образом я пробудила камень, и Тени не тронули нас.
Если бы только узнать, как пробудил камень-сердце отец!
Я посмотрела на наполненный искрами камень в руке Кинна.
– Интересно, а тот, кто украл камни из Альвиона, знал, что это на самом деле осколки камня-сердца?
Он вдруг опустил голову и заметно покраснел.
– Кинн?.. В чем дело?
Не отрывая взгляда от камня-сердца, Кинн сказал:
– Я не хотел тебе говорить тогда, в сарае. И так навалилось столько всего…
Всё внутри меня напряглось.
– Помнишь, я тебе сказал, что мою маму отправили из Альвиона вернуть камни потому, что она лично знала того, кто их украл? – Кинн едва слышно вздохнул. – Этот человек… это была Мирия Бримстор, в замужестве Линд.
Я в негодовании вскочила.
– Нет! Это неправда! Моя мама бы никогда!..
И задохнулась, чувствуя, как на глазах выступили слезы.
Украденные камни, один из которых пробудил отец. Браслет, который помогал крепко спать, не слыша криков Теней. Что на самом деле я знаю о своих родителях?
– Прости, что не сказал об этом раньше. На самом деле… мне было стыдно.
Я сморгнула слезы.
– Тебе? Почему?
Щеки у Кинна покраснели еще больше.
– Когда родители оставили меня, мне было семь. Они сказали, что у них важная миссия, но… мне было сложно с этим смириться. И тогда я начал обвинять в произошедшем… твоих родителей. Твоя мама украла камни, а отец ими воспользовался, чтобы добиться славы, – так я считал. Ведь весь Зеннон восхвалял его. А моих родителей считали преступниками.
Кровь прилила и к моему лицу, а Кинн, заметив это, продолжил:
– Конечно, рассуждать так было глупо, но мне было семь, и некому было меня разубедить. Когда Утешитель привел меня в школу, я… ненавидел тебя.
Я вспомнила, с какой огненно-жгучей ненавистью посмотрел на меня Кинн в первый день нашего знакомства, и вдруг увидела себя его глазами: высокомерная, холодная, ведущая себя так, словно другие и не стоят моего внимания. Дочь матери-воровки и отца-обманщика. Неудивительно, что Кинн ко мне так отнесся.
– А потом?..
Мы встретились взглядами.
– А потом я понял, что был болваном. Тогда, в Музее истории Зеннона… Что бы ни сделали твои родители, ты была в этом не виновата. И еще я осознал, что быть Вирой Линд – значит нести огромное бремя. – Кинн усмехнулся, но глаза его остались серьезными. – Если бы я тогда только мог представить какое.
Сердце у меня затрепетало. Мне стало жарко и неловко. Кинн опустил глаза на камень-сердце в своей ладони.
– Вокруг этого камня слишком много загадок. Я уверен, что твои родители поступили так, как поступили, не без причины. У моего отца в Альвионе осталась двоюродная сестра; возможно, через нее мы узнаем что-то о моих родителях и во всём разберемся.
Я вздрогнула. Надо было сказать Кинну раньше.
– Твоя родители, Кинн… Утешитель сказал, что их задержали в Альвионе. И твоя мама… она скончалась в заключении, а отца бросили в какую-то особую тюрьму.
Он застыл.
– Что?..
– Утешитель считал, что твоего отца тоже нет в живых… Мне очень жаль.
Кинн очень долго смотрел на то, как танцуют искры в камне-сердце. А когда наконец заговорил, голос его звучал сдавленно:
– Когда родители только ушли и меня забрал к себе Утешитель, каждый вечер перед сном я мечтал о том, что проснусь – а родители вернулись и забирают меня обратно в наш дом, и мы снова живем как прежде. Постепенно мои мечты поменялись: я стал грезить тем, что покину Зеннон и заберу камень, а потом найду родителей. Почему-то я всегда был уверен, что рано или поздно мы снова будем вместе.
Кинн зажмурился и с силой сжал осколок камня-сердца. Я хотела положить руку ему на плечо, как он вдруг сказал, открыв покрасневшие глаза:
– Только я не понимаю… Если родители везли эрендин в Альвион, почему же их там арестовали? Из-за того, что у них не было камня? Но если эрендин всё это время был в тайнике, почему родители не сказали об этом?
В замешательстве я покачала головой.
Кинн помолчал, а потом проговорил:
– Нам надо всё выяснить, а пока будем соблюдать осторожность. Ты станешь снова хранительницей?
– Если настаиваешь.
– Мне почему-то кажется, что так будет правильно.
И Кинн с грустью улыбнулся.
Как только мы оказались на дороге между невысоких холмов, покрытых свежей зеленью, ветер принес с собой солоноватый запах и пронзительные вольные крики чаек, от которых сердце на миг замерло, и я поняла, что так пахнет и звучит море.
Мы решили идти пешком: коня пришлось оставить, мы взяли только еду из сумок и немного денежных камней, – такой конь слишком заметен, а мы выглядим как оборванцы. Любой поймет, что он не наш. Когда Кинн расседлал бедное животное, конь, почуяв свободу, коротко заржал и припустил по дороге к Зеннону. Кинн проводил его мрачным взглядом.
– Надеюсь, никакие звери его не задерут. На его долю и так много выпало.
Это навело меня на новую мысль.
– Как думаешь, что случилось с Волками? Каратели их отпустили?
Лицо Кинна стало еще мрачнее.
– Из разговоров я понял, что Утешитель предоставил Амри право решать, как поступить с Волками.
– И? – спросила я, чувствуя, что он не решается что-то сказать.
– И она решила забрать у них камни для щита.
На миг мне стало дурно. Кинн, заметив выражение моего лица, нахмурился.
– Они это заслужили… за всё, что сделали.
Я не стала спорить, но на сердце у меня возникло гнетущее чувство. Да, Волки были
