– Детка, да ведь твой срок пришел!.. Ох...

– Нет! Еще рано! Это... это... просто мне больно!

– У тебя воды отошли, дурочка! Жди, сейчас вернусь! – не знаю почему, но в этот миг я думал только об одном человеке, который уж точно знал, как принимать детей... У него их было четверо.

Бегать мне все еще не стоило, но это уже не имело значения: задыхаясь и чувствуя, как горит в груди я спешил к комнате дяди, что была этажом выше.

Мой кулак с грохотом врезался в его дверь.

– Дядя! Вставай! Скорее!

Створка распахнулась спустя несколько мгновений. Всклокоченный, как и я одетый в одни лишь штаны, дядя Пат смотрел на меня с неприкрытой тревогой.

– Что случилось?! На нас напали?!

– Да нет же... – я схватил его за руку и потащил за собой. – Там Шуна... Она... – дыхание у меня совсем сбилось, уступая место кашлю. С трудом подавив его я наконец сказал: – Рожает она...

– Проклятье!.. – дядя сбежал вниз по ступеням, оставив меня позади. У меня это так быстро пока не получалось.

Когда я вновь добрался до комнаты Шуны, там уже горели свечи, а сама она сидела на сундуке у окна, закутанная в одеяло, но все еще дрожащая. Дядя обнимал ее и что-то тихо говорил, гладя по голове, как малого ребенка. Рядом уже была Айна – тоже испуганная, одетая лишь в мою длинную рубаху. Она держала подругу за руку и сама чуть не плакала.

– Но ведь... – всхлипывала Шуна, – ведь еще совсем рано... Совсем-совсем рано! Он не сможет жить!

– Тихо, тихо девочка, – руки дяди искрились от Силы, когда он бережно выравнивал ее оболочку света, поврежденную страхом и болью. – Все будет хорошо, не думай о плохом прежде времени. Вон, взгляни, там у двери стоит один красивый большой парень. Он родился на свет еще раньше, чем твой ребенок, и ничего – живой, как видишь.

Шуна утерла слезы и сморщилась от боли.

– Чего ты застыл там? – сердито бросил мне дядя. – Слуг зови, дурья башка! Здесь скоро понадобится много горячей воды и тряпок.

Я заметался, пытаясь понять, где в этой комнате шнурок для вызова прислуги, но вскоре осознал, что его тут просто нет и понял, что придется идти в сторону кухни. Однако стоило мне шагнуть к распахнутой двери, как на пороге возникла старшая служанка собственной персоной. Как и все мы она была заспанная, растрепанная, но хоть в обуви.

– Батюшки! – пожилой пышнотелой тетке хватило одного взгляда на Шуну, влажные пятна на полу и мокрую постель. – Да что ж это творится то...

– Воду и тряпки, – без предисловий приказал ей дядя. – Быстро!

– Повитуху ж надо! – воскликнула служанка, заламывая руки на груди. – Велите послать?

– Не надо, – отрезал дядя. – Сам управлюсь. Пока ваша повитуха сюда обернется, она уж родит...

– Да ведь... – старшая над прислугой изумленно округлила рот, отступая назад. – Это ж женское дело-то...

Но Патрик ее не слушал, он снова обернулся к Шуне.

– Не бойся, девочка... – он гладил ее по плечам, по спине. – Все будет хорошо, милая. Все получится. Я этими руками не одного ребенка уже принял. Главное, ничего не бойся – страх мешает. Доверься мне, хорошо? Вот так... Вот так. Смотри на меня, я рядом. Все будет хорошо... – он поднял на меня строгий взор. – Фарр, я полагаю, тебе лучшей уйти. Это все же... слишком особенное дело. И жену забери.

– Я останусь, – твердо сказала Айна. – Вот еще! Ты Патрик, совсем с ума сошел? Да у нее тут никого ближе меня нет!

И крепко стиснула ладонь подруги.

– Ублюдок... – прошептала вдруг та. – Проклятый ублюдок... это о н должен быть здесь! Это он должен принимать нашего ребенка!..

И разрыдалась.

3

В наши с Айной покои я так и не вернулся – сел под стеной прямо около двери в комнату Шуны и там остался. Было странно оказаться в стороне от происходящего, но я и в самом деле не имел никакого права находиться рядом с женщиной, которая не была моей и которой я ничем не мог помочь. Дядя Пат весьма резко дал понять, что в содействии не нуждается...

Вскоре после этого на лестнице послышались шаги и с верхнего яруса башни медленно, держась за стену и опираясь на один костыль, спустился Вереск. Увидев меня на полу, услышав взволнованные голоса из комнаты Шуны, он застыл на нижней ступеньке с широко распахнутыми глазами и задал все тот же вопрос, который в эту ночь задавал каждый из нас:

– Что слу’училось?! Что с ней?

– Рожает.

Мой короткий ответ едва не опрокинул его самым натуральным образом – Вереск пошатнулся и не упал только потому, что в последний момент ухватился за каменный выступ на стене. Ничего больше не говоря и не спрашивая, мальчишка дохромал до меня, опираясь на свой костыль, и тяжело рухнул рядом. Вид у него был такой, словно рожала там по меньшей мере его сестра.

Спустя еще пару минут в эту комнатушку, выполняющую в донжоне роль малой гостиной, поднялся управляющий замка, Стин. Ему объяснять ничего уже не требовалось – пожилой усатый мужичок с длинным крючковатым носом и так уже был в курсе происходящего.

– Ну как? – спросил он зачем-то меня. – Движется дело? – и тут же сам себе определил: – Похоже, покуда не очень... Так вы б это, Ваше Высочество... может к себе пока? Или шумно? Вам бы спать надо, вы ж хворый... Может, к дяде своему покуда пойдете в покои? – Я смерил его таким взглядом, что старый Стин тут же заткнулся – Ну ладно, ладно... Тогда я это... принесу чего покрепче!

Вернулся управляющий довольно быстро и притащил с собой большую пузатую бутыль с парой кружек. Брякнул все это у моих ног и сам разлил ароматное – настоящее феррестрийское – вино. Я подумал, и решил, что хуже уже не будет, почему бы и нет. Вино пилось легко и оставляло на языке вкус лета...

Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем стоны за дверью стали по-настоящему громкими, исполненными звериной боли, но за окном уже начал заниматься робкий рассвет. За это время служанки несколько раз торопливо заносили в комнату то горячую воду, то кувшин с каким-то отваром, то чистые полотнища. Стин изрядно набрался и громко икал. Вереск сидел, уставясь глазами в одну точку и выглядел так, словно его разум находится не здесь. Мне отчаянно, до одури хотелось, чтобы все поскорее закончилось... Никогда не думал, что роды – это столь тяжело. Но даже теперь, слыша эти звериные стоны, все считал, будто там за дверью не происходит ничего такого особенного... Пока вдруг не осознал, что эта долгая ночь может окончиться не так, как дОлжно.

«Ну же! – услышал я полный отчаяния голос дяди. – Давай, девочка! Хватит жалеть себя! Хватит горевать о прошлом, оно уже позади! Что есть, то есть. Думай о ребенке, Шуна, пожалуйста! Я не смогу тебе помочь, если ты сама не захочешь!»

От этих слов у меня по коже пошел озноб. Но еще страшнее мне стало, когда в ответ Шуна провыла: