– я нес сапоги и чулки в руках, вместо того чтобы быть в них одетым. Было так приятно для нервов и головы побродить по ночной росе. По пути к берегу реки я прошел мимо ветхой избы, которую я уже видел ранее, но не рискнул туда заходить. Было темно, вся земля была в росе, и сырой ночной туман стелился по полям. Я был легко одет, и поэтому у меня не было никакого желания ночевать под открытым небом. Я подошел к маленькому окошку избушки, где мерцал огонек, и постучал. Прошло много времени, пока в окне не появилась голова человека. Я представился, сообщил, куда держу путь и т. д., ответил на все вопросы, которые мне задал человек внутри, и наконец получил следующий ответ на мою просьбу о ночлеге:

– Я мог бы тебя впустить, но моя жена боится принимать людей в такое позднее время.

В конечном счете, после долгих упрашиваний и обещания хорошо заплатить, мужик открыл передо мной дверь. Я вошел в комнату, бывшую единственной в доме. На постели на полу лежали женщина и три ребенка. Мать встала на ноги, а муж спросил, довольствуюсь ли я ночлегом на полу, он же был готов раздобыть мне какие- нибудь тряпки в качестве подстилки. При этом он добавил, что дома много клопов, поэтому ночью придется не сладко. Поскольку я уже по своему опыту знал, какие мучения доставляют плоские рыжие клопы, было понятно, что нет особого смысла оставаться в доме, поскольку здесь не будет ни сна ни покоя.

Уфф… когда русские пожаловались на клопов, стало понятно, куда я попал. Хозяйка вышла полураздетая во двор, принеся из погреба кружку молока. Пока я пил этот освежающий напиток, заедая сухарем, молодой хозяин рассказал, что он недавно вернулся из паломничества в Иерусалим.

Для русских очень типично в критические моменты, особенно в случае тяжелой болезни, давать обещание сделать подаяние или совершить какие-нибудь необдуманные поступки, которые они потом обязательно должны выполнить. Подаяние очень часто заключается всего лишь в том, что перед иконой «Боже на свечке» ставится свеча. Вместе с этим молодым человеком паломничали и другие люди – некоторые из них потратили на путешествие все свои гроши, вернувшись домой в полной нищете.

Я проникся доверием к этой бедной семье, а они перестали относиться ко мне с подозрением. Тем не менее оставаться в их клоповнике я не мог. На полу лежали дети, перекатываясь из одной стороны в другую и периодически просыпаясь. Ручки этих бедняжек все время были заняты подсознательной работой по чесанию частей тела, где их мучили назойливые паразиты-кровопийцы.

Во дворе стоял стог сена, куда по совету русских я и зарылся. Однако стог был весь в росе, а сено было таким влажным, что мне всю ночь казалось, будто я лежу в постели между мокрыми простынями, а в лицо мне кололи острые соломины.

Рано утром я уже сидел в своей лодке, которая протекала всю поездку. Была отличная погода, природа вокруг – не менее прекрасная, а настроение, соответственно, легкое и приподнятое.

Был очаровательный день, праздник, когда я плыл посередине реки и слышал песни и смех, доносящиеся от берега. Появилась лодка, плывшая мне навстречу. Когда она подошла поближе, я смог разглядеть, что ее команда состояла из трех статных русских женщин и одного маленького мальчика. Момент, когда мы проплывали мимо друг друга, длился недолго. Громкие звонкие голоса, выходящие из молодых гортаней через пухлые губы, разносились над зеркально гладкой поверхностью реки и эхом отражались в расщелинах гор и лесах. Бытие и все, что было вокруг, формировали единое идиллическое целое.

Еще долгое время после того, как сибирячки попрощались со мной, пожелав счастливого пути, в моей голове звучали их радостные голоса, поющие Песню разбойников на Волге[88], – последнюю из тех, что они исполняли.

Ясным солнечным днем, когда было очень тепло, я, поплавав в реке, лег отдохнуть на плоских скалах у берега и заснул. Я накрылся парусом, но, поскольку я был без чулок, а ноги во время сна вылезли из-под паруса, я проснулся от острой боли в икрах. Потом я еще долго испытывал последствия своей неосмотрительности.

Однажды вечером я подъехал к поселку у берега, где стояла маленькая избушка, от которой поднимался столб дыма. Я обрадовался, предвкушая разговор с рыбаками, которые, наверное, жили здесь во время рыболовного сезона, и пристал к берегу, где на просушке на нескольких подпорах висели лески и сети.

Когда я сошел на берег, ко мне от избушки подошли два человека и поприветствовали меня. На мой вопрос, можно ли приготовить ужин на их огне и переночевать у них, они ответили: «Да, конечно можно», после чего я вошел в избушку. Перед этой простой хижиной сидело трое ужинавших мужчин, еда которых состояла из вареной рыбы, а также ухи с хлебом. Мне предложили присоединиться к ужину, но я сказал им, что выше по реке я купил четыре вкусных стерляди и что они еще лежали живые у меня в лодке. Я предложил сварить одну для меня, а остальные три съесть сырыми.

Рыбаки были разговорчивы и очень любопытны. Им показалось необычным, что я в одиночку осмелился на такое длинное путешествие по реке. Потом они спросили меня, где я жил и для чего путешествую по таким удаленным местам. Когда они говорили между собой, их разговор был не очень изысканным, но, обращаясь ко мне, они опять становились вежливыми и воздержанными. Все они были уже в возрасте, рожденные за пределами Сибири. Они откровенно признались, что одного из них сослали за два убийства, а другого – за убийство, которое, по его словам, он совершил в целях самообороны, из-за чего, мол, был незаслуженно сослан. Третий был фальшивомонетчиком, а четвертый – украл лошадь. Лишь один из рыбаков родился в Сибири. Трое из этих бывших преступников отбыли свое наказание в сибирских тюрьмах, тогда как четвертый оттуда сбежал.

Когда я услышал о прошлом рыбаков, я естественным образом почувствовал, что находиться в их компании мне было совершенно необязательно. Выражения морщинистых лиц этих немолодых мужиков были совсем не дружелюбные. Многолетнее заточение сделало их лица жесткими и мрачными, однако со временем эти черты начали притупляться и стали скорее выражать подавленность.

Старые преступники догадались, что было у меня на уме, и сказали, что я не должен их бояться, – никто из них не причинит мне вреда. Хотя я множество раз встречал на сибирских дорогах грабителей, убийц и различных бродяг и