Отца на картине не было. Родители разошлись после рождения меня и сестры. Папа никогда не появлялся в нашей жизни. Я знаю его имя только из-за своего отчества — Александрович. Хотелось пошутить, что нас родили от Святого духа. Хотя лучше сказать: от дьявола.

Надя вернулась спустя долгие минуты. Она накинула на себя, как плащ, плотное синее одеяло. Подмышкой виднелась голубая подушка. Я впервые видел их.

— Извини, — отвела Надя взгляд, скинув подушку и одеяло на кресло. — Твоя комната… она… в общем, мама сильно разозлилась и… слегка выкинула все твои вещи.

У меня округлились глаза, и затем я улыбнулся. Похоже, мой побег задел ее за живое, раз она опустилась до такого. Впервые эта женщина удостоила меня внимания, хоть и таким образом. А вещи? Они — разумная плата. Неприятно, но ничего не изменить.

— Хорошо, — кивнул я.

— Эм… тогда, типа, спокойной ночи?

— Спокойной ночи.

Надя поднялась на второй этаж, а я свернулся на кресле и укрылся одеялом.

Прошли часы, но нервная бодрость не иссекала. Мой взгляд прыгал с одного темного силуэта на другой, пытался разобрать во мраке недобрых гостей. Как знакомо. Помню: долгие ночи на заброшках. Помню: сон на холодных скамейках под уличными фонарями. Помню: ускользающие звуки города и прохожих. Обычный человек искал бы тишину и покой. Но я, напротив, стремился уснуть среди людей, под их сухими взглядами. Так безопаснее. Одиночество под открытым небом угрожало закончиться ножом в животе или удавкой на шее. Ведь там, в тенях от высоких зданий, в темных переулках, среди пышных деревьев, скрывалась она. У нее не было облика. Не было разума. Но она наблюдала за людьми с незапамятных времен. Видела наши взлеты и падения. Следила за первыми шагами человечества. Она воодушевляла и пугала великих и низвергала в пучины отчаяния впечатлительных. Когда люди покинут место, которое называют «Землей», она встретит их. Когда последний человек вздохнет последний раз посреди выжженной пустоши, она будет ему свидетелем. Мы теснили ее на протяжении всей нашей истории, но она никогда не умрет. Свет не существует без тьмы. И человек не существует без нее. Ведь она — неизвестность. Наш великий страх. Наша матерь.

Я провалился во тьму. Не телом, но разумом.

Вспыхнул свет, залил все вокруг, и мне в спину вонзился невидимый крюк. Он натянул кожу, натянул мышцы и уволок из теплого света обратно в темноту.

Послышались разговоры. Людей было не много. Три-четыре, не больше. Они о чем-то энергично болтали, но неожиданно замолчали. В грудь ударили четыре взгляда. Я ощетинился. Проморгался, чтобы сбросить с глаз мутную пелену.

Передо мной тянулся длинный прямоугольный стол из чистого золота. Я сидел на одном конце, а на другом уместились четверо: Мечтатель, Воровка лиц, Воронов и Александр. Они находились друг напротив друга. Мечтатель и Воровка лиц на одной стороне и двое других на противоположной. Все смотрели на меня.

Над нами разверзлась белая пустота. Будто небо накрыли огромным холстом. Стол стоял на маленьком островке: десять на десять метров; в океане блестящей черноты. Нефти.

Я глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и ноздри обжег едкий запах бензина. Легкие болезненно сжались, выдавили из себя яд, и я закашлялся. Так и до смерти недалеко!

Мой подбородок подперло что-то холодное, правое плечо сжала твердая рука. Я метнул взгляд влево, вправо: по бокам от меня стояли два рыцаря. Настоящие рыцари: в грязных латных доспехах и кольчуге. Один из них держал копье у моего горла. Вернее, я принял за «копье» нож, привязанный к длинной палке. Если присмотреться, то и латы не настоящие, а покрашенный в серебро картон. Кольчуга и вовсе сплетена из шерсти.

— Не двигайся, — предупредил Мечтатель.

Он носил ядовито-зеленый пиджак и бирюзовые брюки. Его вид обжигал глаза не хуже солнца на безоблачном небе. Но внимание не отлипало. Взгляд то соскальзывал, то прыгал на него.

Рядом с Мечтателем стояли два таких же «рыцаря», но они указывали «копьями» на мейн-куна. Сигизмунд лежал на золотом столе и смотрел на меня полуприкрытыми глазами — во взгляде читалась скука. Казалось, лезвия над головой не сильно волновали кота.

«Где я?» — подумал я.

Присмотрелся к «рыцарям» возле кота и заметил в поднятых забралах… чистые холсты кожи: ни носа, ни рта, ни глаз. Безлицые. Как писал Денис. Значит, я в Грезах. Но как? Как меня вытащили из сна прямо сюда?

Возможно, так члены Совета говорили: от них не скрыться, они вытащат меня даже из защищенного поместья этой женщины.

Черт. Надя не в безопасности. Эти сволочи будут капать ей на мозги через сны, как Мечтатель и сделал с Денисом. Хорошо, что на этот раз палач не он, а Зверь. Плохо, что ничто не мешает лешему купить его услуги.

Хуже и не придумаешь. Получается даже моя квартира не безопасна. А у этой женщины, как назло, нет книг о Грезах.

Я положил руки на стол — здесь моя левая рука здорова — и незаметно ущипнул себя. Меня вырвали из сна. Попробую выбраться соответственно. Нужно лишь…

Блестящее лезвие мазнуло справа от меня, и с громким треском, с каким ломаются тонкие стволы деревьев, правая рука отделилась от плеча. На золотом столе выросло кровавое пятно, и отрубленная конечность медленно сползла на край и рухнула на землю.

Я закричал. Две ладони в сухом картине опустились на голову: одна скользнула вниз, к подбородку, и захлопнула челюсти, а вторая сдавила макушку. Вопль сотряс горло и рот, но наружу вырвался лишь сдавленный стон.

— На всякий случай скажу, — холодно произнес Мечтатель. — Это тело не твое. Слепок создал я, поэтому и прав на него у тебя нет. Долг навязать не выйдет.

Обрубок жегся, боль растекалась по телу, как кровь по толстовке и джинсам.

Проснуться! Надо проснуться!

— Предлагаю, начать, — сказал Мечтатель. — У нас десять минут.

— Хорошо, — включился в разговор Воронов. — Теодор Рязанов нарушил одно из правил Лягушево. Не вызывать ангелов.

Я завопил сильнее, по щекам покатились горячие слезы. «Рыцарь» прижал к моему горлу лезвие ножа и увел его в сторону. Холодный металл коснулся левой руки. Предупреждение. Если не замолчу, лишусь второй руки. Черт!

— Зверь отправил письмо в профсоюз Путешественников. Нужно обезвредить мистика Ведьмы до их приезда. Если есть мысли, как вытащить его из дома, говорите.

— Мечтатель может мучить его