– Саладин казнил его? – спросил Ричард.

– Нет. Он проявил милость к королю и его подданным, исключая госпитальеров и тамплиеров. Более двух сотен орденских братьев были перебиты. Обезглавлены, – с чувством добавил клирик. – Простых солдат, оставшихся в живых, продали в рабство.

– А частица Истинного Креста? – спросил я, храня надежду вопреки всему.

– Захвачена, вырвана из мертвой длани епископа Иерусалимского.

– Божьи ноги! – произнес Ричард, то сжимая, то разжимая кулаки, в которых держал поводья. – А как Святой город?

– Остался, можно сказать, беззащитным. Весьма вероятно, что Саладин уже захватил его, как и большинство других городов Утремера. – Священник указал пальцем на свою хоругвь. – Все святыни Иерусалима будут поруганы.

– Божьи ноги! – Голос Ричарда поднялся до крика.

– Столь возмутительные преступления не должны остаться безнаказанными, – заявил де Шовиньи.

– И не останутся, – воскликнул герцог.

Мы, оруженосцы, потрясенные не меньше господина, переговаривались между собой. Глядя на герцога, я предчувствовал, что произойдет дальше. Мне не приходилось дотоле совершать плавание через половину мира, видеть пустыню или противостоять врагу, несокрушимому, как Саладин, но от предвкушения у меня забилось сердце.

– И исполню свой долг, – произнес Ричард, холодно и решительно.

Священник явно обрадовался.

– Ты примешь крест, друг?

– Да! – Глаза у Ричарда сверкнули. – Я не узнаю отдыха, пока сарацины не будут разбиты, а Утремер возвращен. Андре?

– Ты ведь знаешь, что я с тобой, кузен, – отозвался де Шовиньи с горящим взглядом.

– Я с вами, сир!

Слова эти сорвались с моих губ прежде, чем я успел подумать. Беатриса и Алиенора вылетели из головы. Я позабыл про Кайрлинн, да простит меня Господь, – так велико было мое рвение. Герцог поведет нас в Утремер, думал я, где мы разгромим сарацин, вернем Иерусалим и покроем себя вечной славой.

Ричард энергично кивнул:

– Хорошо, Руфус. – Взгляд его скользнул мимо меня, обратившись на Филипа, Овейна и де Дрюна; все они дали согласие. – Мы отправимся на войну вместе.

– Когда, сир? – спросил я.

– Я бы выступил завтра, если б мог, – горячо проговорил Ричард, затем покачал головой. – Но приготовления потребуют времени. По весне, я бы так сказал.

Только теперь священник, до того полностью захваченный своим рассказом, осознал, что имеет дело со знатной особой. Дрожащим голосом он спросил, кто перед ним. Когда я ответил, от лица клирика отхлынула кровь.

– Простите меня, сир, – пролепетал он. – Я вас не узнал.

– Твои новости – вот что важно. И ничто иное.

Ричард тепло улыбнулся ему и сунул в костлявую ладонь несколько серебряных пенни.

Мы поехали дальше, а вслед нам неслись благословения священника.

На рассвете следующего дня дороги вокруг Тура оказались запружены народом. Вести о победе Саладина распространились в округе: их разносили не только встреченный нами священник и ему подобные, но также официальный посланник папы. На мили вокруг все до единого желали увидеть тех, кто примет крест, в особенности Ричарда. Хотя о нашем приезде никто не сообщал, слух уже разлетелся.

Тур делился на две части. Замок и собор были отгорожены от рыночной площади и жилых кварталов виноградниками и полями, а также аббатством, в котором мы остановились на ночь. Ричард провел эти часы на коленях – молился в часовне вместе с де Шовиньи. Мы, оруженосцы, по очереди дежурили близ него. Я устал до упаду, а Филип и Луи без конца зевали. Герцог, однако, был бодр, как если бы спал целую седмицу. Выкупавшись, умастив бороду и волосы маслом, он отказался от угощения и облачился в доспехи, как перед битвой.

Все его приближенные поступили так же. Я каким-то чудом успел начистить не только хауберк и шлем герцога, но и свое снаряжение. Рис отполировал сбрую Лиат-Маха и так обработал коня скребком, что его шкура блестела. Как только мы приготовились, Ричард отдал приказ выступать. Впечатляющее зрелище: герцог с де Шовиньи впереди, мы, оруженосцы, следом, Рис бежит сбоку, за ним – десятка три рыцарей и вдвое большее число стрелков и жандармов. Зрители орали и махали. Крики «Иерусалим!» и «Смерть сарацинам!» наполнили воздух. Лица светились рвением, мужчины и юноши шли за нами, тоже намеренные отправиться в Крестовый поход.

От собора, который мне прежде не доводилось видеть, у меня перехватило дух. У южного конца моста через Луару небо подпирали две башни – выше всех известных мне зданий. Они придавали собору величественность, однако за ними к южному трансепту уходили низкие стены, покрытые временной деревянной кровлей. От прочего сооружения остались только контуры на земле. По словам Луи, первоначальный собор сгорел дотла во время войн Генриха против отца короля Филиппа, а восстановление затянулось.

Глядя округлившимися глазами на башни, я ничего больше не замечал.

Народу в собор набилось, как сельдей в бочку, и стоило нам войти через парадные двери, как в ноздри ударил густой смрад немытых тел. Вскоре началась месса. Зазвонил колокол. Появилась возглавляемая архиепископом процессия из священников, участников церковного хора и служащих, голоса их возносились к небу в молитвенном песнопении.

Проповедь архиепископа была посвящена ужасным событиям, случившимся в Утремере. Прелат полностью зачитал длинное, беспорядочное письмо от папы Григория, метая громы и молнии и зачастую взывая к небесам, чтобы лучше подчеркнуть мысль. По большей части это было смертельно скучно, но, когда дошло до главного, возбужденный голос архиепископа пробудил во мне интерес.

– Тем, кто с сокрушенным сердцем и смиренным духом примет труды сего предприятия, – под этим архиепископ понимал Крестовый поход, – и погибнет, раскаявшись в грехах и пребывая в истинной вере, мы обещаем полное отпущение всех прегрешений и жизнь вечную.

Я понял, что Рис смотрит на меня и лицо его сияет надеждой. Мне не было нужды спрашивать, что у него на уме, ведь я думал о том же. Если мы примем крест, нам простится гнусное преступление – повешение двух ни в чем не повинных людей в Саутгемптоне. Я улыбнулся Рису. До этой минуты я не осознавал, каким грузом лежит на моей совести смерть тех людей. Теперь, отправившись исполнять волю самого папы римского, мы смоем свои грехи, и я смогу начать все сначала.

Если, конечно, память о черном деле исчезнет вот так, бесследно.

Архиепископ не закончил. Вознаграждение для каждого крестоносца не ограничивалось пропуском в рай. Вся собственность участника похода оказывалась под защитой Церкви, и он мог не платить по долгам до своего возвращения. Каждое новое заявление паства встречала одобрительными криками, все более громкими.

Глядя на восторженное лицо Ричарда, я понимал, что не