Шрифт:
Закладка:
— Лу Цу-унь, — лениво произнес он, расплываясь в улыбке и поманил того движением пальцев: — подойди.
Генерал шагнул вперед и замер в приветственном поклоне.
— Ну-ка, посмотри на меня, — продолжил старый Тигр, не скрывая издевки. — Ммм… Какой честный открытый взгляд. Но что скрывается на дне его? Как, неужели измена? Ты побледнел, генерал… Кажется, я угадал.
— Я выполнял ваш приказ. — Лу Цунь опустил глаза, и напоминал загнанную в угол собаку. Упрямую, огрызающуюся.
Неожиданно и весьма любопытно.
— Разве?
— Я действовал в ваших интересах, — говорил генерал убежденно. — Вы хотели получить царство Шу и клинок Владыки Ада — я приложил все усилия для этого.
— Не дело коня судить об интересах всадника, — отрезал Цзя Циньху. — Его дело идти туда, куда приказали. Ты получил распоряжение — и что же ты сделал? Проявил самоуправство. Ты изменник, Лу Цунь… Я доверял тебя, я сделал тебя генералом… Как посмел ты предать мое доверие?
Тигр играл, смеялся, и даже не думал этого скрывать.
Краска бросилась в лицо генералу.
— Разве не эту участь вы и готовили мне? — спросил он дерзко, глядя в светящиеся рыжими всполохами глаза своего собеседника.
Хмм, похоже Великий Тигр допустил промах: недооценивать союзников столь же опасно, как и врагов.
— А разве отдать жизнь за своего государя — не честь для воина?
Жестокосердный поднял с трона грузное тело, медленно спустился с пьедестала и остановился напротив Лу Цуня. На правителя земли Шу Сунди-ван не посмотрел ни разу за все это время.
И чем дальше, тем больше у того росло ощущение, что все происходящее сродни представлению, рассчитанному на единственного зрителя. И он пока не понимал, с какой целью. Это… раздражало.
— Отдать жизнь, но не покрыть позором имя! — воскликнул генерал.
Цзя Циньху рассмеялся, сделал легкий взмах когтистой лапой — и в ней появилась черная плеть.
— Имя… — Презрительно скривился он. — Слава… Да кто бы знал о тебе, если бы не я? Или, может, ты рассчитывал, что я приближу тебя к себя, возьму на свою гору еще одного тигра? — на лице генерала проступила смущенная злость, — Что, правда рассчитывал? Тогда ты еще глупее, чем я думал. Таких как ты тщеславных щенков возвышают лишь затем, чтобы воспользоваться их горячностью — и бросить на растерзание хищникам.
«Например, дракону», — усмехнулся про себя Ян Байлун, наблюдая за этой сценой. Весьма познавательно, но довольно утомительно.
— После столь вдохновенных разговоров о прошлом, не лучше ли нам всем вернуться к настоящему? — Низкий, хорошо поставленный голос его заполнил странный зал, отразился от стен — и по ним пробежала легкая, на грани видимости, рябь.
Князь демонов тут же повернулся в его сторону с такой улыбкой, будто только этого и ждал.
— А, правитель Ян! Я и забыл о тебе… Как невежливо с моей стороны уделять внимание лишь одному гостю. Не переживай, для тебя я тоже припас развлечение, и куда более изысканное.
Цзя Циньху щелкнул плетью — и еще одна стена Тьмы выросла перед Белым Драконом, отсекая его от остальных присутствующих, оставляя одного на дне колодца с черными зеркальными стенами.
Он считал, что готов ко всему, и уже ничто не способно ошеломить его или привести в замешательство.
Он ошибался.
Чернота одной из стен стала еще глубже, зашевелилась клубком растревоженных змей, сквозь нее проступил величественный силуэт мужчины лет пятидесяти… Правитель узнал его еще до того, как услышал голос.
— Что я вижу? Слезы? Это слабость, Байлун. Ты не имеешь на нее право. Вставай и сражайся как положено.
Фигура отца вытянулась. Он смотрел на нее снизу вверх, словно снова был восьмилетним мальчишкой, дрожащим, хнычущим от боли и обиды. Тьма расступилась, превратилась в один из залов его дворца.
А потом воспоминания замелькали перед глазами, сменяя друг друга так быстро, что даже дыхание сбилось: в каждом из них отец хмурил широкие брови, или сжимал презрительно губы, или раздраженно пощипывал аккуратную бородку.
«Ах ты устал? Кого это волнует? Ты сделаешь то, что должен. Или ты настолько слаб, что не способен на это?..» — «Ты пожалел слугу?.. Те, кого ты щадишь, первыми начнут презирать тебя. Жалость — это слабость, сын. Ты должен выжечь ее из своего сердца каленым железом. Я займусь этим…» — «Ты не имеешь право быть слабым, Байлун, запомни. Слезы и сомнения — непозволительная роскошь для тебя…»
Он помнил все: как вставал, сцепив зубы и размазывая слезы по лицу, как умывался ледяной водой и снова принимался за учебу, когда казалось, что голова его не способна больше соображать, как впервые дрожащей рукой высек прислужника, как по приказу отца обезглавил глупого щенка со смешными пятнистыми ушами, а потом казнил беглого преступника… как, будучи тяжело болен, исполнял обязанности сына правителя и принимал гостей, сидя в тяжелом церемониальном наряде, и никто не догадался о его состоянии… как кусал тайком подушку, стараясь унять боль в груди, когда его старую кормилицу, к которой он был привязан, отослали на край света.
Все детство он страдал, считая, что отец его ненавидит, что издевается над ним изощренно, желая вытравить все хорошее, что в нем есть. Потом ему стало все равно. А потом он преисполнился благодарности за жестокие уроки — иначе разве смог бы семнадцатилетний мальчишка удержать власть после смерти отца и братьев? А он сумел. Вот только… Когда дело касалось младшего сына, Ян Вей не отличался особым терпением.
«Ты разочаровал меня… Ничтожество, слабак… Проще научить обезьяну играть в сянци»
Господин Ян считал, что все давно отболело, но выслушивать эти слова снова и снова оказалось крайне неприятно. Что-то скручивало его изнутри, заставляло вжать голову в плечи. Разумеется, он не поддался этому чувству, но это стоило определенных усилий.
— Я отомстил за тебя, я лишил род Цзя Циньху небесного покровительства, отсек эту разъедающую опухоль от тела Поднебесной…
— Во что ты превратил нашу землю, несчастный ты идиот!
Вдох… глубокий вдох и долгий выдох. Хороший удар… Очень хороший.
Он вздохнул с облегчением, когда фигура отца побледнела и медленно осыпалась белесым прахом. Ветер подхватил его и понес траурной лентой все дальше и дальше.
Он прислонился затылком к одному из столбов, украшенных серебром и нефритом и замер, восстанавливая дыхание и заставляя сжатые в кулаки пальцы расслабиться. Что же, это
