всё увереннее и быстрее кружит белая машина по двору, как Вира катает малышей и девчонок, и мало кто из большой семьи думал, и вскользь вспоминал, что машина нужна вовсе не для развлечений, а для серьёзного и опасного путешествия прочь из города.

На свежем воздухе кутыши накрывали стол – тем, что принесла Серебряна, вечеровали среди руин до самой ночи. Бандиты в район давно не ходили, а кутыши с Серебряной – ничего не боялись. За столом, где дымился настоящий кофе и чай, яркой горкой на блюдце лежали конфеты, Ульяна рассказывала, как они ютились в старом Котле, и как она в молодости, когда жила ближе к Центру, встретила зверолова Тимофея. Ульяна влюбилась в него; потом, правда, ей пришлось без предупреждения – из-за бандитов, уйти вместе с матерью дальше к окраинам – в плохой и нищий подвал, и только спустя много лет они с Тимофеем снова нечаянно встретились, когда у Ульяны уже были дети – два сына и малышка Лёля. Но старая любовь не прошла – это было видно по ласковым серым глазам Ульяны, по мягкой улыбке, по тому как она приосанивается рядом с Тимофеем, как полноправная хозяйка и его единственная настоящая половина.

Тимофей всегда был себе на уме, вечно по-сентябрьски хмурился, но рядом с Ульяной светлел, и разговорчивее становился. На одной скамейке с родителями сидели Борис и Павлик – двое смышлёных парней, кто и едят за четверых, и живо шутят, и сами же в голос гогочут. Они тоже очень хотели научиться водить машину и всё время просили у Виры показать им свисток, но тот не всегда им показывал. Рядом с братьями примостилась Лёля – ясноглазая маленькая девчушка в туго завязанном светлом платке: она недоверчиво поглядывала на малознакомых, пусть и добрых людей, и постоянно муслила в губах то шоколадки, то конфеты, и даже кубики сахара. Лёля очень стеснялась перед Серебряной, и робела перед Тимофеем и Вирой, и всё время старалась прижаться поближе к братьям, чем порядком надоела Борису и Павлику. Тимофеевы Юрка и Костик с ней не хотели дружить – мелкой считали, хотя Костик был на год младше Лёли, но мальчишки во всём подражали старшим парням.

Звероловы вслух не рассуждали об этом, но Юра и Костик скоро останутся главными помощниками Тимофея и надеждой на будущее Котла.

На Виру и Сашу все просто не могли налюбоваться, как на новую молодую семью – ту семью, которая выбрала другой, не тяжёлый путь их родителей, а свободу и новую жизнь далеко на западе. Вира и Саша всегда были вместе – вместе садились за стол, вместе приворковывали о своём, вместе пеклись друг о друге и подкладывали друг другу самые вкусные кусочки. Когда Сашу отвлекли настырные вопросы мальчишек, она начала рассказывать всем истории деда Захара про западный край, и прибавляла к ним новые выдумки, но все верили, потому что хотелось верить, что на западе люди добрее, что они не забыли, как надо жить, что у них есть и электричество, и машины, и лошади, и много всяких других чудес, и что только дикие пустоши и леса не дают им приехать и помочь городу кутышей.

В конце своих сказок Саша уверяла всех, что хмарь – не везде, что она расстилается только над городом, и что на западе её вовсе нет: там небо чистое и солнце ясно светит – значит там и зимы короче и лето длиннее.

В такие загибы совсем уж мало кто верил, но все надеялись, что так и есть.

Но и в городе наступало лето: улицы зазеленели, зацвели лесные кустарники, просохли тропинки. День отъезда накатывался, как страшный праздник. Саша время от времени интересовалась у Ксюши: хочет ли она уехать с ними из города?

«Хочу, но не с вами – только с тобой…» – думала Ксюша. Пока кутыши одобряли любовь Саши и Виры, она цинично ненавидела чужое счастье. Больше всего в душе кипело и клокотало от Саши – Ксюша была уверена, что однажды зверолов бросит её, поведёт себя как последняя крыса, и Ксюши рядом не будет, чтобы вытереть слёзы и подставить плечо, и спасти Сашку от тягловой скотины. Это могло стать хорошей причиной уехать на легковушке, чтобы присмотреть за Сашей – если бы она попросила честно. Но Саша просила неискренне – это чувствовалась и по голосу, и по взглядам. Саша просила только в долг дружбы, и чем скорее приближался отъезд, тем реже спрашивала. На самом деле Саша совсем расхотела, чтобы Ксюша ехала вместе с ними. В машине всего четыре места – нет пятого, и в будущем Саши нет места для Серебряны.

Презирая их, презирая их всех – за радость, за участие в любви Саши и Виры, ненавидя даже само призрение внутри себя, как что-то неправильное и больное, в сердце Ксюши раздувалось тяжёлое, муторное чувство, как овсяное печенье, брошенное в кипяток. В день перед отъездом она специально набила рюкзак едой до треска во швах и пришла к гаражу.

Ворота до сих пор стояли закрытыми, кутыши возле них о чём-то встревоженно переговаривались.

– Что случилось? – спросила Ксюша.

Саша растерялась, Борис и Павлик метнулись глазами на Виру, и тот с тихой руганью прояснил:

– Всё, узнали про нашу машину: может быть мотор из котловины услышали, или кто из подвальных донёс, у кого я про ремонт и как управлять ей расспрашивал – поняли, что к чему… В общем, завтра утром сюда загонщики лопанутся – много, очень много! – мне один знакомый из Центра про это шепнул.

– У тебя среди бандитов знакомые? – едко заметила Ксюша.

– Да нет же, кутыш он! – мигом заступилась Саша за Виру. – Только к бандитом ушёл в мизгу, но они с Вирой раньше дружили – Вирочка ему возле волны жизнь спас, вот он и отплатил!

– Отплатил-не отплатил – уезжать надо! Прямо сегодня уезжать! – поняла Ксюша.

– Вот и я про то же! – поддержал Борис, но Вира зыркнул на молодого парня.

– Это будет не просто облава. Ради машины из Центра сюда не одну бригаду пришлют, и, если ничего не отыщут, тогда Котёл наш искать будут и семьи наши допрашивать, где легковушка. Они ведь знают, из какого мы района приходили про ремонт спрашивать.

– И ещё они знают, что я здесь, – додумала Ксюша. –