Роман отпускает кулак парня и отворачивается, Доу проносится мимо небольшого костра и бросается на дилера, не дав ему ни малейшего предупреждения, прежде чем врезаться ему в грудь. Дилер вскрикивает, когда Доу без особых усилий сбивает его с ног.

Дикое рычание разрывает ночь, когда ее зубы впиваются в его кажу, направляясь прямо к горлу. Она вцепляется в него, ее голова яростно мотается слева направо, а кровь хлещет вокруг нее ужасающей волной. Я изумленно смотрю на волка. Моя драгоценная, милая Доу, которая кладет свою огромную голову мне на колени, которая плачет о своем брате, когда он ранен. Я знала, что она способна на жестокие поступки, но никогда не думала, что она способна на что-то подобное.

Кровь разливается по бассейну, попадая в воду, и леденящий душу крик вырывается из глотки дилера. Он борется с ее хваткой, отчаянно пытаясь сбросить ее с себя, но она слишком тяжелая. Даже один из парней не смог бы оторвать ее, не сейчас. Эта милая девушка в ударе, и ее ничто не остановит, пока она не выполнит свою работу.

Она не отпускает, рычит и раздирает его в ночи и это не похоже ни на что, что я когда-либо видела. Возможно, именно такую сцену представляли себе парни, когда рассказывали всему миру, что меня растерзал медведь… хотя, возможно, я не хочу этого знать.

Губы Маркуса скользят по моей коже.

— Ты готова? — Выдыхает он. — В любую секунду.

И мгновением позже Доу вырывает глотку дилера прямо из его тела, разбрызгивая повсюду кровь. Она трясет головой, сжимая зубами его глотку у себя в пасти, как игрушку, прежде чем снова посмотреть на Романа гордым взглядом. Роман кивает ей, и она важно отходит и плюхается рядом с Дилом, кладя перед ним глотку, как подарок, в то время как тело дилера сотрясается в конвульсиях.

28

Тяжелое чувство сожаления поселяется в моей груди, когда я сжимаю руку Леви, переплетая свои пальцы с его.

— Ты готов к этому? — Бормочу я, ненавидя то, каким тяжелым будет сегодняшний день.

Мы стоим перед замком, который парни столько лет называли не только домом, но и своей личной тюрьмой. Я знала, что сегодняшний день рано или поздно наступит, но ничто не может подготовить человека к этому, ничто никогда не исправит это.

Леви качает головой.

— Нет, но это нужно сделать. Она страдала там, наверху, слишком много лет. Ее тело давно следовало предать земле. Мы в долгу перед ней.

Я киваю, прежде чем поднять на него взгляд. Он переживает это тяжелее всех. Он всегда винил себя в смерти матери, но он не мог сильнее ошибаться. Роман и Маркус провели с ней больше времени, и у них остались более яркие воспоминания, но Леви был слишком мал и не помнит ее так, как его братья.

— Ну же, — бормочет Маркус, его тон тяжелый и наполнен глубокой болью, которая разрывает мне грудь. — Стоять здесь и пялиться на замок — не поможет ее упокоить.

Роман тяжело вздыхает и направляется к входной двери, когда раннее утреннее солнце начинает выглядывать из-за гор, бросая луч света на замок. Я не увлекаюсь духовными вещами и не верю в какую-то высшую силу, но если этот луч солнечного света, падающий на нас, не является каким-то знаком, то я не знаю, что это такое.

Остальные с тяжелыми сердцами следуют за Романом на самый верх замка. Воспоминания о времени, проведенном здесь, вторгаются в мои мысли. Некоторые из них были хороши, черт возьми, некоторые были невероятны, но другие были настолько ужасны, что от одной мысли о том, чтобы когда-нибудь пережить их заново, меня бросает в пот. Я даже представить себе не могу, каково парням возвращаться сюда. Черт, им еще нужно вывезти кучу всякого дерьма. Те несколько партий, которые они вывезли несколько недель назад, даже не пробили брешь в кучах барахла, накопившихся за эти годы.

Чтобы добраться до верхней комнаты замка, требуется целая жизнь и когда мы проходим туда, тяжесть наваливается на меня с новой силой. Мальчики были совсем детьми, когда она умерла, и у них не было возможности попрощаться. Конечно, это тяжело, и мое сердце разрывается от горя, но это их мама. Что бы я ни чувствовала прямо сейчас, они чувствуют это гораздо сильнее, и из-за этого мне нужно сделать все, что в моих силах, чтобы быть сильной ради них — даже ради Романа, который не может позволить себе ни минуты слабости.

Комната выглядит точно так же, как мы ее оставили — чертовски жутко.

Белоснежка лежит в своем замерзшем гробу, ее лицо едва видно сквозь покрытое инеем стекло. Я возненавидела свой первый приход сюда, и ненавижу находиться здесь сейчас. Я только-только смогла смириться с тем, какие ебанутые вещи любят вытворять парни в свободное время, но это совершенно новый уровень пиздеца. Не знаю, о чем, черт возьми, думал Джованни, упрятывая ее сюда, но я ни секунды не сомневаюсь, что парни сделают все возможное, чтобы исправить ситуацию.

Маркус тяжело вздыхает, демонстрируя всему миру, что у него на душе. Его взгляд задерживается на гробу, и храбрец, которого я видела внизу, совершенно не похож на того, кого я вижу сейчас.

— Прости, мам, — бормочет он. — Пора.

Он расстилает на полу одеяло, а Роман обходит его и направляется к краю гроба. Все трое выглядят подавленными тем, что им предстоит сделать, но без них их мама была бы обречена гнить в этом промерзшем гробу до скончания времен.

Леви обходит одеяло с противоположной стороны, прежде чем подойти к Роману, и я стараюсь не мешать им, желая дать им возможность сделать это наедине. Я предложила остаться в машине или посидеть в гостиной, пока они разберутся с делами, но Леви хотел, чтобы я была здесь.

Пальцы Романа обхватывают край замерзшего гроба и на короткое мгновение задерживаются на петлях, зная, что как только они взломают эту печать, пути назад уже не будет. Он что-то бормочет Леви, так тихо, что я не слышу их с другого конца комнаты, но что бы это ни было, Леви болезненно вздыхает, прежде чем, наконец, кивнуть.

Роман дергает за петли и напрягается, замерзшее стекло работает против него, пока Маркус перебирается на другую сторону. Наконец петли поддаются с глубоким треском, и стеклянная крышка гроба начинает медленно подниматься.

Маркус кладет руку на крышку, помогая