– Госпожа, вы могли разбудить его.

– И это тоже дало бы мне информацию.

– Я бы не хотел, чтобы вы так вольно обращались со своей собственной жизнью.

– Ты предпочел бы, чтобы я вольно обращалась с твоей? – Харрохак вовсе не хотела говорить гадости. Она вообще думала, что это его подбодрит. Но темные глаза Ортуса вдруг застыли, как будто их сковал заоконный холод, уголки рта опустились, и он тихо сказал:

– За этим я здесь.

– Ты ненавидишь лабораторию. Ты умираешь там от страха. Ты умолял не брать тебя туда.

– Да.

– Тогда не ной, когда все делается так, как ты хочешь, – отрезала Харроу, и оба рассердились. Она знала, что он зол – потому что разговор пошел не по его тщательно продуманному плану. Она знала, что зла сама – потому что каждый раз, когда она пыталась чуть-чуть смягчить остроту своего языка, он парировал ее уколы. Эти разговоры были почти невозможны для Запертой гробницы, но после приезда в дом Ханаанский она начала их… ждать. Она не стала как-то замедлять этот поток, просто спросила:

– Мы договорились? Все ясно?

– Кристально, – грустно сказал ее рыцарь.

Абигейл делала вид, что очень занята, как умеют только в Пятом доме. Харрохак начинала понимать, что отпрыск Пятого дома сумеет вежливо сказаться занятым даже во время убийства. Или оргии. Теперь она коротко сказала:

– Хорошо, Харроу, что ты пришла. Мне хотелось бы обсудить, что будет дальше.

Она села за стол и отбросила густые, тщательно причесанные блестящие темные волосы за спину. Абигейл Пент выглядела бы достойно даже при землетрясении, пожаре или наводнении.

– Ты говоришь об органах, – предположила Харрохак.

– Да. Они… неприятны, – сказала Пент.

Снег прекратился. Розоватый потрескивающий лед лег на древние стекла, образовав вишневого цвета узоры, похожие на миниатюрные папоротники. В трещинах пола и среди мертвых трав за ними наросли скользкие толстые трубки свежего ярко-розового цвета с красными прожилками под прозрачным верхним слоем. Время от времени в них плавали туда-сюда черные комья, похожие на испуганных рыб. Если кто-то вскрывал такую трубку, она изрыгала поток грязной воды, а потом рана затягивалась на глазах. Стало так холодно, что за несколько часов это вещество должно было замерзнуть, превратившись в бурое облако с туманной скользкой поверхностью.

Трубки были не одинаковы. То и дело они вспучивались или начинали падать завесой со стен или потолка, в их плоти прятались беловатые блестящие пузырьки. Выжившие обитатели дома Ханаанского, даже Харроу, единодушно согласились с Дульси Септимус, которая объявила эти штуки «абсолютно ужасными. Полным дерьмом».

Абигейл серьезно смотрела на Харроу. Руки она прятала в огромных шерстяных перчатках мужа.

– Преподобная дочь, мы рассчитываем на тебя.

На Харрохак и раньше рассчитывали, хотя обычно так поступали люди не моложе семидесяти. Руки в перчатках она не вынимала из карманов, сгибала и разгибала пальцы и ждала. Историк Пятого дома продолжила:

– Моя некромантическая специализация необычна, мое общее образование довольно поверхностно. У меня нет особых амбиций в этой области. Я могу командовать скелетом, но не могу поднять его. Я могу сделать сухожилие, мускул или зарастить кожу, но я не представляю, как превратить их в оружие. Что же до герцогини Септимус…

Если честно, Дульсинея Септимус представляла собой медицинское чудо. По ее собственным словам, ее легкие представляли собой догорающие очаги воспаления – перед самой поездкой в Первый дом она подхватила очередную пневмонию. Холод должен был давно похоронить ее в глубоком алом снегу. Но на вид она была довольно здоровой, если не считать редких приступов кашля. Харрохак склонялась к тому, чтобы объявить ее ипохондричкой, каких свет не видывал, если бы сама Септимус не повторяла:

– Я всегда говорю, что воображать болезнь – самый верный способ заболеть.

Она с надеждой твердила это, пока рыцарь пытался напоить ее зловонной микстурой с ложки.

– Она давно должна выйти из строя, – сказала Абигейл. – Удивительно, что этого еще не произошло. Но магия плоти поддерживает ее изнутри. Она рассказывала, что главный страж Шестого дома научил ее, хотя они были детьми… черт его знает, каким он был в девять лет… и что она забросила все остальные уроки после этого. Ты, лейтенант и Протесилай из Седьмого дома составляете нашу ударную силу.

Харрохак очень постаралась не смотреть на своего рыцаря и не видеть, как он воспринял это заявление. Он страстно возненавидел героического рыцаря Седьмого дома. Что ж, хорошо, что у него появилось хобби.

– Если температура упадет еще сильнее, – сказала она, – я могу стать… менее полезной. Я экспериментировала с нагреванием костного мозга, не дающим ему замерзать… насколько мне известно, я только что изобрела это искусство. Но это невероятно сложно, как ни тяжело мне это признавать.

– Черт, – тихо сказала некромантка Пятого дома, – черт, черт. Я об этом даже не подумала. То есть это чудесно, обязательно расскажешь мне все подробности, но… черт!

Харрохак сунула руки в перчатках под мышки и сказала:

– Это превентивная мера. Пока что я еще в строю, если температура не упадет.

– Тогда время работает против нас, – сказал Ортус.

– Время всегда работает против нас, – ответила Абигейл.

– Время… время, – послышалось от двери, – время ничего не значит, в отличие от мастерства. Этот храм простоял десять тысяч лет, и лишь самые неуклюжие из лап времени смогли его задеть. Но его создатель был мастером, перед которым расступается даже Река. Время ничего не значит для вечного царя.

Это был Учитель. На белую шерстяную тунику с красивым радужным кушаком он накинул только короткий белый плащ, но больше ничто не защищало его от холода. Даже на ногах красовались сандалии. В руке он держал бутылку с жидкостью яблочного цвета и постоянно к ней прикладывался. От резкого запаха Харроу сморщила нос.

Все замолчали, а Учитель добавил:

– Я верю, что сейчас мы несем наказание за то, что они сделали. Дьявол склонилась перед богом, чтобы он надел поводок ей на шею… и ученики испугались! Я не могу их винить! Я сам был в ужасе! Но когда работа была сделана, когда я закончил, и они тоже, и новые ликторы узнали цену содеянному… они заставили его убить тварь из соленого моря, пока она не причинила им вреда. Какая трагедия – оказаться в ящике и ждать там до конца времен. Это случилось со мной, но я был всего лишь человеком… или пятьюдесятью людьми… Преподобная дочь, твой Дом балансирует на острие ножа, охраняя подобный зверинец.

Он заметил ее взгляд, устремленный за бутылку, заморгал синими глазками, как сумасшедший, и сказал спокойно:

– Это сироп из чертополоха, дитя. Я не смог бы им напиться, даже если бы захотел. А я очень хотел.