— Ага.

— Правда? — прошептала она.

— Насколько я помню, из его уст не раз прозвучало «мудак», не раз «дерьмо», а еще упоминался «мажор». Могли быть и другие слова, и я не помню ничего на букву «х», но он, черт возьми, не избегал красочных выражений.

— Святой frak, — выдохнула она, и Чейз улыбнулся ветровому стеклу.

Затем перестал улыбаться и, понизив голос, заверил:

— Детка, все будет хорошо.

— Ну, мама у тебя точно в кармане. Никогда не видела такого большого букета цветов.

Она не ошиблась.

Чейз никогда лично не покупал цветы для женщины, поэтому не знал, что букет за пятьдесят долларов может быть таким огромным. Он часто посылал цветы своей матери. Но заказывал доставку и редко видел конечный результат, так как редко ездил домой. Кроме того, на букет для мамы он тратил семьдесят пять долларов. И, судя по букету, который в настоящее время лежал на коленях Фэй, составленному в цветочном магазине Холли, у которой заблестели глаза после того, как он назвал ей желаемую сумму, у его мамы, вероятно, букет был гигантский.

Так что неудивительно, что его ма, получая цветы, всегда звонила вне себя от радости. Он считал, что это просто потому, что она милая.

— Все будет хорошо, — сказал он Фэй, сворачивая на дорогу к северо-западу от города, которая вела к дому Гуднайтов, дорогу почти прямо противоположную той, что вела к дому Чейза на юге.

— Лиза, вероятно, так или иначе, будет вести себя неуместно, — продолжила инструктировать Фэй, либо проигнорировав его слова, либо настолько глубоко обеспокоенная, что не услышала их.

— Фэй, — он сжал ее руку, — все будет хорошо.

— И она может устроить драму или… просто чтобы ты знал, она не против прилюдно ссориться с Бойдом. Даже на глазах у детей. Если ссора переходит на крик, она велит мальчикам удалиться в другую комнату, но ей все равно, кто еще это увидит.

— Фэй, — он нежно дернул ее руку, а затем крепко-крепко сжал, — ради тебя я хочу, чтобы все прошло хорошо, но, не в обиду твоей семье, мне на это плевать. Я ложусь спать не с твоей семьей. И просыпаюсь не с твоей семьей. Мне не наплевать только на тебя. Но, милая, честное слово, они мне понравятся. Я знаю это, потому что тринадцать лет живу с ними в одном городе, и они мне уже нравятся. А узнав их лучше, они понравятся мне еще больше. Главное, чтобы по какой-нибудь е*анутой причине все не пошло наперекосяк, и я перестал бы ложиться с тобой спать и просыпаться с тобой, а во всем остальном мы разберемся. Хорошо?

Она не ответила.

Чейзу пришлось отпустить ее руку, чтобы свернуть на подъездную дорожку к дому ее родителей, при этом снова спросив:

— Хорошо?

Ответа он не получил, пока не остановился за серебристой «Toyota 4Runner».

Только тогда Фэй выпалила:

— Ты из богатой семьи, ты обращаешься с элегантными бокалами для шампанского, будто они пластиковые, а они, должно быть, стоят кучу денег.

Он повернул к ней голову и в свете приборной панели увидел, что ее лицо бледное и явно встревоженное.

Бл*ть.

Это было неожиданностью.

Бл*ть.

Он остановил грузовик, выключил зажигание и свет и повернулся к ней.

— Иди сюда, — тихо приказал он.

— Я здесь, Чейз.

— Иди сюда, — повторил он.

— Но я…

— Детка, иди сюда.

Она близко наклонилась к нему, вытянувшись поперек салона грузовика, и опустила ладонь ему на бедро.

Он коснулся ее шеи, скользнул назад и вверх в ее шелковистые волосы и притянул ее на два дюйма ближе.

Затем мягко сказал:

— Я зарабатываю почти вдвое больше, чем ты, и живу на ранчо с четырьмя спальнями на пятнадцати акрах к югу от города. Я взял ипотеку, потому что родители моей мамы учредили мне трастовый фонд. Это не целое состояние, но и не мизер. Я влез в него, чтобы иметь дом, в котором хотел бы жить и создать семью. Я не прикоснусь к нему снова, пока не женюсь и не заведу детей. Только тогда я воспользуюсь им, чтобы сделать мой дом домом и дать образование моим детям. Если, не дай Бог, не случится чрезвычайной ситуации, ни для чего другого он использован не будет.

Чейз притянул ее на дюйм ближе и продолжил:

— У меня есть небольшая заначка, куда я постоянно вкладываю часть заработка, просто потому, что это умно. Я откладываю на пенсию, потому что, когда выйду в отставку, хочу сделать свою хорошую жизнь еще лучше. У меня отпуск два раза в год, и оба эти отпуска я провожу вблизи водоемов, где могу порыбачить, и в окружении лыжных трасс, где могу покататься на сноуборде, когда захочу. Я ношу джинсы и ковбойские сапоги, и в этом году я продам этот грузовик, потому что ему четыре года, так что пришло время его менять. Я пойду в «Петуха» по особому случаю, но хоть там и кормят отпадно, я вполне счастлив заказать у Розалинды, и я говорю серьезно.

Другой рукой он обхватил ее руку на своем бедре и тихо продолжил:

— Те бокалы, дорогая, купила мне мама. С тобой я в первый раз достал их из шкафа, куда она их поставила. В доме есть другое барахло, купленное мне мамой, которое, по ее мнению, я должен иметь, и все оно, вероятно, дорогое, потому что она может себе это позволить, и уже привыкла к такому. В доме нет ни единой вещи, принадлежащей Мисти или купленной ею. То, о чем говорят те бокалы, было моей жизнью. Я ушел от нее в семнадцать лет и никогда не возвращался, и никогда не вернусь, и совершенно по ней не скучаю. Мне плевать на бокалы для шампанского. Пусть будут пластиковыми, мне все равно. Плевать, если они разобьются. Мне важно только, чтобы с тобой ничего не случилось. Не с бокалами для шампанского. Теперь, услышав все это, ты со мной в этом дерьме?

— Да, — прошептала она, впиваясь глазами в его глаза.

Она согласилась быть с ним, поэтому он отдал ей остальное.

— Я уже знаю, что твоя семья лучше, чем та, в которой я вырос, милая, — прошептал он. — Деньги и статус ни хрена не значат. Значение имеет личность человека. Мой отец ее лишен. Твой же отец — личность, и он женился на такой же женщине, и вместе они построили семью, где каждый представляет собой личность. Ты нервничаешь и