Карло удержал своих сотоварищей, которые собирались связать руки и завязать глаза пленнице, и приказал обращаться с ней как можно почтительнее.

Сопровождаемая этой шайкой, Ноемия прибыла в монастырь в честь посещения Божией Матерью Елизаветы (la Visitation), который, как почти все монастыри, патронируемые Святой Марией, управлялся патерами и находился в ведении иезуитской коллегии.

Таким образом, еврейка попала в руки ассоциации, могущество и силу которой она видела всюду.

Ноемию сначала подвергли строгому уединению, но в скором времени надзор ослаб. Как только её заключение сделалось свободнее, она должна была принять одного французского священника, друга отца Сальви и Жюля, о мужестве и добродетели которого она много слышала от них. Его звали Виллье. Старость настигла его незаметно. Атлетическое сложение, благородная фигура, седые волосы придавали ему величие, простоту и красоту первоначального, неиспорченного типа. Он соединял в себе знаки патриаршего, пророческого и апостольского достоинства. Вся его жизнь протекла в миссионерских трудах у отдалённых язычников.

Он верил горячо и искренне; его труды были чисты и плодотворны. Полученный им свыше сильный и живой дар слова он неустанно посвящал проповеди, не останавливаясь перед угрожавшими ему опасностями.

Аббат Виллье пришёл от имени отца Сальви; он старался утешить молодую девушку.

— Дитя моё, — говорил он ей с добротой, — вам пришлось столкнуться с людьми в возрасте, в котором обыкновенно девушки беспечно проводят время у домашнего очага. Но Бог, без воли Которого ничего не совершается, даст вам, конечно, силу окончить борьбу, начатую с Его соизволения. Доверьтесь Ему. Когда опасность пройдёт, я постараюсь пролить в ваше сердце свет, которого недостаёт ему; но сегодня я пришёл, только чтобы разогнать ваши опасения. Ваши друзья наблюдают за вами. Их заботливость так же деятельна, как и преследования, которые вас огорчают. Дочь моя, будьте скромны, терпеливы и кротки в дни вашего несчастья.

Эти посещения небом посланного ей друга были большим утешением для Ноемии.

Аббат Виллье много путешествовал и любил рассказывать о малоизвестных ещё странах, которые посетил; в его рассказах нередко попадались слова иезуиты, иезуитская коллегия, и Ноемия всякий раз вздрагивала, слыша их; они с болью отзывались в её сердце.

В одно из своих частых посещений миссионер, стараясь по обыкновению вложить в душу молодой еврейки высокие истины христианской религии, увлёкся воспоминаниями и с радостью говорил о том, как своей проповедью он обратил в христианскую веру языческое население Японии, присовокупляя, что это внезапное обращение имело крайне благотворное влияние на народ, но не встретило одобрения со стороны иезуитов.

— Мой отец, — прервала его в этом месте Ноемия, — слова ваши трогают меня, мне кажется, что религия, внушающая такую высокую добродетель, такое милосердие, и должна быть истинной религией.

Слушая вас и отца Сальви, я убеждаюсь, что учение ваше исполнено любви и надежды, слушая других, я вижу противное тому, что вы проповедуете и обещаете мне.

Не судите меня слишком строго, батюшка, но если бы вы знали, что я видела!

Миссионер только глубоко вздохнул в ответ на эти слова девушки. Ноемия же, постепенно оживляясь, воскликнула:

— Преступление заняло у них место добродетели, добро заменилось злом, а там, где призывал их долг, они пороками освобождали себя от исполнения его. Я видела, как их примеры губили народ, как гордость и корыстолюбие развращали двор, как религия извращалась и, вместо того чтобы прославлять Бога, проклинала представителей Его на земле. Над всей этой путаницей божественных и общечеловеческих идей, над этим скопищем нечистот, над всеми бедствиями зловеще звучит одно слово: иезуиты, мрачное слово, с которым тесно связано понятие о несчастье, страданиях и стенаниях. Скажите мне, батюшка, что это за люди и чего хотят они, эти заклятые враги правды и света?

Аббат Виллье был подавлен, он сидел, закрыв руками лицо, и слёзы струились у него сквозь пальцы.

Наконец он встал и, проговорив: «До завтра», вышел.

На другой день Ноемия тщетно прождала его; ей объявили, что миссионер не будет более посещать её, и надзор за ней, сначала как будто ослабевший, сделался теперь ещё бдительнее и строже.

Но Ноемия, несмотря на своё заключение, вскоре дозналась о том, что ей необходимо было знать.

Все слухи, которые ходят в свете, все интриги имеют свободный доступ в монастыри и составляют здесь сюжет разговоров.

Женские монастыри пользуются тайным влиянием над делами церкви, и духовная власть нередко обращалась сюда за советом.

В то время, когда молодая еврейка начала проникать в тайны иезуитства, дело шло об одном французском после, который приехал в Рим с целью просить у святейшего престола позволения изгнать из Франции иезуитов, тайно втеревшихся в государство и компрометирующих своими кознями его законы и учреждения.

Монастырь, в котором заключена была Ноемия, часто посещали прелаты, монсеньоры, монахи разных орденов и другие духовные особы.

Общество собиралось обыкновенно в богатых, пышно убранных покоях игуменьи, женщины аристократического происхождения. Иезуиты наперерыв старались попасть туда. Прекрасная еврейка, бывшая предметом всех разговоров в Риме, возбуждала всеобщее любопытство, и все желали её видеть.

Чтобы удовлетворить желание своих гостей, игуменья просила Ноемию приходить к ней в часы, назначенные для приёма.

Молодая девушка делала вид, что противится роли, которую её хотят заставить играть; она заставляла просить себя и, чтобы вернее достигнуть своей предназначенной цели, она молча сидела под перекрёстным огнём разговоров, обличавших все тайны иезуитской политики в Риме и во Франции; эти государства с XIX столетия, то есть эпохи своего возрождения, были главным местом действий иезуитов.

После тщательного и строго снаряженного следствия папа Климент XIV издал в 1773 году знаменитую буллу Dornin us et Redemptor, в которой говорилось:

«По наитию Святого Духа, по долгу, повелевавшему нам поддерживать мир на лоне Церкви, мы, убедившись, что конгрегация иезуитов не в состоянии исполнять то назначение, для которого она была основана нашим предшественником Павлом III, побуждаемые ещё, кроме того, другими причинами, которые нравственность повелевает нам скрывать, мы, в силу той неограниченной власти, которою мы пользуемся в делах, касающихся религии, навсегда уничтожаем общество иезуитов, его должности и институты».

Не знаю, насколько это верно, но говорят, что первосвященник, прикладывая рыбацкий перстень внизу акта, будто бы сказал: «Я подписываю свой смертный приговор, но это долг моей совести».

Эта булла была тотчас же представлена сыщиками в иезуитские коллегии. Во избежание сопротивления со стороны иезуитов, папа тотчас же велел арестовать генерала ордена, Лоренцо Риччи, и его ассистентов: главного секретаря и прелатов Фора, Форестье и Готье, которые были заключены в замок