потому как на рубежах стоит крепость Хотинская и сторожевую службу несет. А он отвечает, что как раз уплатил туркам харач и в казне совсем денег не осталось. Выхожу огорченный, и нос к носу сталкиваюсь с пыркэлабом из Сорок. Разговорились с ним и узнаю, что по таким же делам прибыл. Сел я и стал ждать, чтоб увидеть, чем это он поживится. И что ты думаешь? Выходит гречина и весь сияет. Не ведаю, о чем они друг с другом по-гречески балакали, кири-мири, то да се, но отпустил ему воевода деньжат и на починку стен, и на новые пушки, и на все стальное. А мне вот что — сложил три пальца пыркэлаб. — Хоть в петлю лезь!

Пыркэлаб выпрямился, глаза его горели недобрым огнем.

— Возвращаюсь с пустыми руками в крепость, собираю хотинцев и говорю им: «Хотите, чтоб была у вас крепость и прибежище на смутные времена?» — «Хотим!» — отвечают. «Тогда всем миром соберите кто сколько может на починку крепости, потому как воевода нам ничего не дал». И вот таким образом и починили. А теперь, когда приперло воеводу, — спасения ищет. Но я его подержу у ворот.

Постельничий в затруднительности почесал затылок.

— Не соображу, как мне поступить? Если поеду к гетману, меня поймает логофет Штефан, в кандалы закует. А ежели не поеду, Лупу голову отрубит.

— А я тебя научу, как поступить, жупын постельничий. И коза сытой будет, и капуста целой. Возвращайся на Сорокскую дорогу. Коль поскачете доброй рысью, то встретитесь с воеводой в Дубне. Ты возьми и скажи, что не сумел перейти Днестр у Хотина, потому как появились солдаты Кемени, которые за вами и погнались. А когда задумал переходить реку у Сорок, — там пыркэлаб Штефан помешал. И так останешься целым и невредимым.

Они еще посидели, поговорили, потом постельничий, глянув в окно, увидал, как редеет ночная мгла, сказал:

— Прикажи готовить лошадей!

Едва стало рассветать, как три всадника выехали из крепости и погнали коней по Сорокской дороге. А тем временем мост снова поднялся, железная решетка опустилась, и ворота надежно заперли тяжелыми засовами. Из бойниц смотрели своими незрячими глазами жерла пушек, а часовые напряженно всматривались вдаль. Крепость готовилась к осаде.

К полудню Стамате Хадымбу встретился с воеводой и сопровождавшими его боярами с немногим войском. Расстроенный Лупу выслушал рассказ постельника. Продают его друзья. И пыркэлаб сорокский Штефан, которому он так доверял, и тот теперь ему палки в колеса ставит.

— Фарисей! — заскрежетал зубами Лупу. — Привести его ко мне! Пусть отдает отчет в своих подлостях! Ты самолично доставишь его! — приказал он Стамате Хадымбу.

Постельничий, рад-радехонек, что так дешево отделался, пустился в Сороки. Но как постельничий не добрался до гетмана, так и пыркэлабу Штефану не пришлось увидать гневного лица воеводы, а воеводе — вступить в Хотинскую крепость. Поняв, что добром не желают отворить ворота, приказал он бить по стенам из пушек. Но получив известие, что приближаются венгерские войска и та часть дэрэбанов и сейменов, что перешла на сторону логофета, воевода со своими присными и со всем обозом переправился через Днестр. В это время хотинцы вышли из крепости и, налетев на замыкающие возы, стали их грабить.

— Что вы, разбойники, делаете! — крикнул воевода с того берега.

— Возмещаем то, что затратили на починку крепости. Так что теперь мы в расчете! — отвечали хотинцы.

Господаря пробрала дрожь. Вот как, значит, разговаривает со своим господарем чернь!..

— Уж я позабочусь, при возвращении вы получите заслуженное наказание. А крепость, что вам приют дает, сотру с лица земли!

— Уж мы-то тебя опередим! — крикнул кто-то и выстрелил из пищали.

Пуля просвистела над головой воеводы. Казначей Йордаке схватил господаря за руку и в ужасе закричал:

— Едем, твоя милость! Опасностью чревато сие место!

— Эх, твоя честь! — вздохнул воевода. — Ради этих крамольников всю-то я жизнь старался?

— Для многих ты старался, а для многих — нет. И эти-то зло на тебя держат.

Пока беглый господарь, вконец опечаленный, сидел в Каменице за столом в доме старосты Потоцкого, в стольный град на белом коне въезжал новый господарь. Митрополит Штефан, назначенный вместо Варлаама, встретил его со всем духовенством и благословил.

Поднятые со дворов люди бежали по улицам и кричали:

— Да здравствует его милость Штефан-воевода! Его желаем в господари!

Вышел на улицу и заимодавец Наний, дабы посмотреть на проходящие венгерские и валашские войска. Когда новый господарь проезжал мимо его лавки, Нанию показалось, что тот злыми глазами глянул на него. Кто знает, как новый избранник отнесется к нему? Не пошлет ли в недобрый час людей, чтоб проверили его книги? А тогда...

Ростовщик задрожал при одной мысли о том, что все находящееся в большом, окованном железом сундуке могут у него отобрать. Однако зря терзался Наний, страшась господарского гнева. Опасность подстерегала его с другой стороны и находилась совсем рядом.

— Прочь, скотина! — толкнул он какого-то одноглазого цыгана, случайно наступившего ему на ногу. — Людей не видишь!

Кривой цыган полетел на дорогу и лишь чудом не был растоптан копытами лошадей проходившего войска.

— Караул! — закричала старая цыганка, оттаскивая своего мужа к забору. — Чего ты, господин, так ударил моего цыгана? Зачем под копыта людей кидаешь? Он не мешок с соломой! Чуть не убил его, закусай тебя змеи!

Цыган поднялся с земли, обтряс шапкой свои штаны, вытер кровь с разбитой губы и внимательно посмотрел на ростовщика.

— Дай-ка погадаю тебе, барин! Хоть ты и побил меня, но все скажу, что тебя ожидает.

— Иди, иди своей дорогой, бродяга! — прикрикнул ростовщик.

— Не пожалел бы потом, — ответил ему цыган и растворился в толпе.

Он прибыл из-за гор со всем своим табором, узнав, что в Молдове поменялся господарь.

Старый цыган подошел к какому-то торговцу и спросил:

— Не скажешь ли мне, твоя честь, как зовут того барина в красной феске?

— Это Наний-ростовщик. А тебе зачем?

— Просто так!

Цыган еще раз глянул на ростовщика, потом сказал про себя: «Это он!»

К ночи народ