Святилище занимало большую часть огромного плоского холма. Его центральную часть окружали девять тысячелетних дубов с вросшими в них черепами животных: кабана, тура, лошади, барана, козы, волка, рыси, лося, медведя. В отличие от иных славянских святилищ, здесь в центре находилась круглая площадка метров тридцать в поперечнике, выложенная ровными каменными плитами и видимая издалека со всех сторон. В середине площадки в два роста человека возвышался ступенчатый пьедистал, на вершине которого горел священный огонь. В наружном кольце капища за древними дубами поднимались хормы девяти богов. Весь этот удивительный комплекс окружал глубокий ров, к которому по каналу была подведена речная вода.

Расположенный на соседнем холме примыкающий к святилищу город возник недавно всего три-четыре сотни лет назад в сарматские времена на руинах древней крепости, от которой остались фундаменты стен из мелкого камня.

Отличия града Табора от града Бусова бросались в глаза с первого взгляда. Здесь среди немногих жилых домов преобладали общинные дома, казармы, харчевни, конюшни, коновязи, амбары и навесы. Тоесть град Табор возник и существовал для обслуживания обитателей святилища и сотен паломников.

Сейчас все девять хормов: Сварога, Перуна, Даждьбога, Хорса, Макоши, Велеса, Мары, Лады и Святовита, кишели жрецами и ведунами из разных концов славянского мира. Все проходы через ров охраняли вои-хоробры из разных дружин, поэтому мы даже не стали пытаться проникнуть внутрь.

Повсюду сновали повозки, смерды и почады что-то таскали и суетились. У костров чинно сидели вожи и вои из разных племён. Тут и там мелькали колдуны и ведьмы со своими погремушками. И среди этого хаотичного движения даже внимательный взгляд не смог бы заметить и малейший намёк на какой-либо порядок.

Вернувшись на стоянку, я обнаружил там только дружинников да почадников, остальные делегаты растворились среди обитателей святилища или града.

Ночь прошла, как череда засыпаний и просыпаний от неожиданных звуков, голосов и нескончаемой суеты. Сменившее бессонную ночь беспокойное утро тоже не оставило шансов на отдых. Сосредоточившись на ощущениях, я некоторое время гадал, толи накануне меня кто-то качественно отмудохал, толи во сне по мне проехала конная дружина. В добавок к этому ещё с вечера меня не оставляло какое-то смутное тревожное предчувствие, а с утра поганое настроение усугубила пасмурная погода. Едва пробивающийся из-за облаков и тумана солнечный свет безобразно исказил цвета, создавая сумрачную палитру.

Кряхтя и стоная, аки старец, я заставил себя сделать разминку и облиться родниковой водой. И только тогда в организм вернулась привычная бодрость, и я стал нормально воспринимать действительность.

Приводя себя в чувство, я по ходу отметил, что хаотичное скопище приехавших в Табор гостей за ночь и утро чудесным образом превратилось в подобие обустроенного лагеря благочестивых паломников. Смерды и почады навели порядок на стоянках, а паломники и делегаты принарядились и примолкли в ожидании событий.

И события не заставили себя ждать и начали развиваться, постепенно втягивая всех прибывших, и меня в том числе, в свой круговорот. Не успел я слегка перекусить, как прибежал запыхавшийся служка главного жреца Перунича и сообщил, что лично меня ждут в святилище. Пробираясь через бесчисленные стоянки извилистым путём, парнишка привёл меня к хорму Перуна.

В перуновом божище вокруг идола, изображающего грозного бога с булавой, открытым ртом и посеребрёнными усами, стояли полтора десятка жрецов в красном, среди которых я заметил и ковалей: Асилу, Слуда и Кудара. Главный жрец что-то бормотал с подвываниями, точно я не разглядел, но, по-моему, они приносили жертву. Через пять минут жрецы разошлись, а ко мне направились двое: Асила и одетый в багряную хламиду незнакомый жрец с надменным лицом и непроницаемым взглядом.

– Поздорову, воевода Бор, с тобой реки бысть горний жрец Перуна Руг, – прогудел Асила.

– Поздорову, вож Бор, наслышан о делах твоих и о вестях твоих. Ныне вече великое свершится, и слово твоё сильные мира сего услышать хотят.

– Слава светлым богам, жрец Руг, – меня сразу начали раздражать снисходительная бесцеремонность и высокомерие святоши, – прав ты, вече великое грядёт, только сильными мира сего жрецы, вожи да господари может бысть и станут, коли купно ворога поганого одолеют. А слово моё и впрямь важное, и коли захотят его услышать, то услышат.

– Дерзок ты, вож, и беспокоен, коли вече великое созвано в неурок по хотьбе твоей, – ледяное равнодушие в голосе сменилось заметным раздражением.

От слов гордеца ко мне вернулось утреннее препоганейшее настроение:

– По хотьбе я в харчевню иду, або на гулянку, а на вече и в сечу идут по великой нужде, або по великой беде. А беда та будто глыба нависла над нашей землёй.

– Слышал я, что ты тут чужак и заявился с восхода, так какая земля тут твоя?

– Исто послухи твои донесли, жрец. Верно, явились мы с братьями с восхода, ано сердцем болеем за Антанию и кровь в эту землю за неё прольём. А ведь и ты тут чужак. Зрю, с полуночи ты в Табор явился, и мыслю, студёную кровь свою сей земле не отдашь, а для себя ухоронишь.

Десяток секунд мы молча бодались взглядами.

– Ты дерзок и груб, вож Бор, ано баять с тобой недосуг. Вскоре все хормы таинства свершат, и боги призовут на сход всех владык. Надобно ль тебе верные слова указать? – вкрадчиво прошелестел злой и дрожащий от ярости голос.

– Благо дарю, жрец Руг, но зря ты помыслил, что я обносился умом. Ведаю нужное слово, ибо выстрадал оно, радея за благо Антании. Но то слово не нашёптано чужаком с средцем студёным. Абы изречь то верное слово светлые боги и вручили мне знамено сие, – я указал на знак солнца.

– Твоя дерзость несносна и оскорбляет служение богу.

– Уж не возомнил ли ты, жрец, себя равным богам. Исто глаголю, како жрецы, тако и боги, а како боги, тако и святость.

Перунич побледнел, покрылся красными пятнами, скрипнул зубами и, сверкнув глазом, поспешил к идолу своего бога. Совершенно ошеломлённый нашей перепалкой Асила замер с открытым ртом.

Тягучий вибрирующий звук заставил меня повернуться. Оказывается, пока я общался с Перуничем, служки установили на площадке треногу и подвесили огромный бронзовый диск диаметром метра в полтора. Рядом с ним стоял жрец в чёрных одеждах. От удара гонг продолжал низко гудеть, затихая.

От священных дубов отделились девять фигур в одеждах разного цвета, несущих на вытянутых руках большие полукруглые сосуды с водой. По очереди главные жрецы слили воду в поставленную возле постамента каменную чашу. Потом они окружили священный