изданий XIX столетия — с 1 октября 1879 по октябрь 1885 года вышло 12 номеров), чтобы они себя считали выразителями воли народа, а значило лишь, что они стремятся создать такие политические условия, при которых эта воля могла бы себя обнаружить. Историческая случайность дала как будто нарочно наглядную иллюстрацию организационным преимуществам нового направления. Землевольческий съезд предполагался в Тамбове, куда и съехалось уже порядочно народу. Но «бунтарская» конспирация давно отстала от событий. Прежние счастливые времена, когда можно было агитировать под носом у полицейских, давно прошли: «Тамбовская полиция сейчас же заметила сборища незнакомых ей молодых людей, державших себя притом шумно и свободно, — началась слежка, и съезд оказался проваленным. Пришлось спешно перебираться в Воронеж. Тем временем террористы устроили свой фракционный съезд в Липецке — оставшийся тайною не только для полиции, но и для противной фракции «деревенщиков». Из Липецка плотной, хорошо спевшейся группой явились они в Воронеж и там одержали легкую победу. С первых же шагов видно было, что эти люди, во всяком случае, умеют устроить заговор».

Торжество заговорщической тактики в самом деле было наиболее наглядным признаком совершившейся перемены. «Совершение переворота путем заговора — вот цель партии «Народной воли», определяемая программою Исполнительного комитета… Строго централистический тип организации, на весь период борьбы, до первой прочной победы революции, мы считаем за наилучший, единственно ведущий к цели»[162]. Это было торжество каракозовско-нечаевской традиции над традицией чайковцев и всех других социалистов-народников 70-х годов — «бунтарей» или «пропагандистов», лавристов или бакунистов, безразлично. Преемственность нечаевщины сразу же чрезвычайно ярко выразилась в названиях. Встречая два имени: партия «Народной воли» и Исполнительный комитет, вы, конечно, подумаете о двух учреждениях, их которых второе представится вам исполнительным органом первого. Ничего подобного: исполнительный комитет и партия — это было одно и то же. Вернее говоря, партия была такою же фикцией, как нечаевская «Народная расправа», — комитет был единственной реальностью. Зачем понадобилась мистификация— ответ дает статистика. Г. Богучарский в своей книге довольно точно подсчитал число членов Исполнительного комитета до 1 марта 1881 года: там перебывало с 26 августа 1879 года (дата первого заседания комитета) 37 человек, «но и этого числа, разумеется, одновременно никогда не было»[163]. Зато бывали случаи, что одновременно в России оставался только один член Исполнительного комитета; начал же он свою деятельность при 28 человеках, по подсчету того же автора. Вот сколько было террористов, бросивших в 1879 году «вызов на смертный бой» императорскому российскому правительству! Можно себе представить, какое впечатление произвела бы эта статистика, будь она известна своевременно. Но народовольцы принимали все меры, чтобы замаскировать скромную действительность и от своего врага, и от публики. Исполнительный комитет должен был оставаться для всех, кроме его членов, чем-то таинственным, недоступным и неуловимым. При арестах его члены упорно называли себя агентами, и так же они должны были именовать себя перед провинциальными кружками «сочувствующих». Члена комитета никто не должен был видеть никогда, а между тем всю работу, до самой черной технической, несли на себе сами члены комитета, ибо никакой «периферии» к их услугам не было. Едва ли нужно объяснять скромность приведенных цифр: психологически дело вполне понятно само собою. Вступить в члены террористической организации, где цареубийство стояло первым пунктом в программе деятельности (в заседании 26 августа 1879 года решено было «все силы сосредоточить на одном лице государя»; этим не исключались покушения на других представителей власти, но намечалась главная цель), значило надеть себе петлю на шею — со среднеобывательской точки зрения, совершить «замаскированное самоубийство». В момент массового революционного подъема способных на такое «самоубийство» людей могло бы оказаться и довольно много, но в 1879 году никакого массового подъема не было; революционерам приходилось черпать силы из своей собственной среды, а их число, после всех разгромов и разочарований, едва ли выходило из сотен, и даже очень немногих сотен: тут и 40 человек являлись весьма значительным процентом. Притом заговора количество не так много значит, как качество: кучка генералов и офицеров, которым армия слепо предана, могут устроить заговор, низвергающий правительство, вчера еще казавшееся прочнее пирамид, хотя бы посвященных в дело было всего десять человек; чем меньше, тем даже лучше. Русская история богата заговорами: были и многолюдные, но неудачные, как заговор декабристов; были и очень малолюдные, но весьма удачные, как тот, который сделал Екатерину II из опальной царской жены самодержавною императрицей, а Петра III — из самодержавного императора сначала политическим арестантом, а потом — покойником. У Григория Орлова товарищей было едва ли больше, чем членов в Исполнительном комитете: но у него зато было три гвардейских полка из четырех, составлявших тогда императорскую гвардию. Читатель догадывается, о каком «качестве» идет здесь речь. Личное мужество народовольцев засвидетельствовано всеми политическими процессами того времени, их энергия, их многоразличные таланты от технических до литературных — всей их деятельностью, тогдашней и позднейшей; это несомненно был цвет тогдашней молодежи. Но, по пословице, «Один в поле не воин», самые выдающиеся личные достоинства не заменят материальной силы. Как с этой стороны обстояло дело у Исполнительного комитета? Тот же автор сделал попытку учесть денежные средства народовольцев[164]. Цифры его, несомненно, ниже действительности, — по отчетам «Народной воли» о состоянии партийной кассы судить нельзя, ибо в этих отчетах сознательно пропускались наиболее крупные пожертвования, чтобы не обратить на них внимание полиции (позже отчеты и вовсе прекратились). Но если в данном случае нет возможности оперировать статистическим методом, достаточно выразительны приводимые г. Богучарским цитаты. Вот один пример: ведется подкоп под Курскую дорогу (взрыв царского поезда 19 ноября 1879 года); для этого специально куплен дом, все, что в нем делается, должно, конечно, быть окружено строжайшей конспирацией, и этот дом закладывают (что было сопряжено с его осмотром) ради того, чтобы получить 600 рублей! Рисковать из-за такой суммы провалить важнейшее, в тот момент, дело партии можно было только при совершенном безденежье. Вот другой пример: 1 марта у Исполнительного комитета не нашлось квартиры для собрания — и он собрался в лаборатории, где накануне всю ночь изготовлялись бомбы… И дело опять слишком понятно: только массовое движение может создать приток больших средств в кассы революционных организаций. Когда приходится зависеть от индивидуальных «благотворений», много не соберешь. Можно с уверенностью сказать, что из буржуазных кругов революционеры 70-х годов никакой сколько-нибудь щедрой поддержки не получали: и для чего бы буржуазия стала поддерживать своими деньгами людей, борющихся с ее собственным буржуазным правительством? Капиталы же, какие имелись у самих отдельных революционеров, были к народовольческому периоду уже