С левой груди Фелувил свисал мертвый котоящер с перекушенным горлом. Другой, угодивший в ловушку рта на второй груди, разодрал мягкую плоть в клочья, но рот продолжал крепко его держать, вгрызаясь в переднюю лапу.

Остальные коты отступили, сбившись в кучу на окровавленной стойке, и из их глоток вырвался хор пронзительных голосов: «Она моя! Ты обещала! Твоя дочь моя! Ее кровь! Вся целиком!»

— Никогда! — крикнула Фелувил.

Кот с перегрызенной лапой отвалился от ее правой груди, оставив на животе Фелувил следы от трех наборов когтей, и упал на пол. Взглянув вниз, она с хрустом раздавила его голову ногой.

Оставшиеся коты дружно содрогнулись, за исключением мертвого, свисавшего с левой груди.

Фелувил зловеще ухмыльнулась множеством ртов:

— Однажды я от тебя уже избавилась, Хурл, и точно так же будет и в этот раз! Клянусь!

«Не ты, шлюха! Это был ее отец!»

Со стороны двери вдруг раздался чей-то голос:

— И похоже, мне придется повторить.

Семеро оставшихся котоящеров развернулись кругом.

«Вуффал Каралин Ганагс! Мерзкий Старший! Оставь меня!»

Седоволосый мужчина с аккуратно подстриженной бородой, седыми усами и бровями медленно снял лисью шапку.

— Я тебя предупреждал, ведьма. Взгляни, что ты натворила. Почти все мертвы.

«Это не я! Это все те тартеналы!»

— Врешь! — взревел Крошка Певун. — Мы лишь защищались!

Вуффин пристально посмотрел на них.

— Убирайтесь, — велел он. — Я уже прикончил троих ваших братцев, и, если потребуется, разделаюсь и с остальными тоже. Это все ностальгия, — добавил он и, словно извиняясь, пожал плечами. — Ностальгия плохо на меня действует. Очень плохо.

Крошка, злобно ворча, огляделся вокруг.

— Крошка не хочет быть убитым, — сказал он. — Идемте отсюда.

— А как же Услада? — спросил Мошка.

Крошка ткнул пальцем в Фелувил:

— Пришли ее за нами в крепость.

Губы всех ртов Фелувил изогнулись в усмешке.

— Радуйся, что она не девственница, — хором произнесли рты. — Хурл нужна жертва.

— Больше никаких жертв, — заявил Вуффин, опираясь на посох. — Виной всему мои таланты каменотеса, так что мне все и исправлять.

— Тогда убей этого Клыкозуба! — крикнула Фелувил.

— Нет нужды, — ответил Вуффин. — Он уже мертв.

— Тогда убей того, кто его убил! Хватит с меня чародеев! Я не стану больше служить ведьме или колдуну!

— Посмотрим, — вздохнул Вуффин. — Возможно, хватит пары слов, чтобы они отправились восвояси. Не люблю насилие. Оно вызывает у меня ностальгию. Воспоминания о пылающих континентах, пылающих небесах, пылающих морях, горах трупов и прочем. — Он показал на д’иверса. — Ведьма Хурл, лучше оборотись.

Котоящеры сбились в кучу, подернулись туманом и, окутавшись едко пахнущим облаком, превратились в тощую старуху.

— Ах! — воскликнула она. — Только взгляните на меня! Где моя былая красота?

Часть жутких ртов Фелувил издала кудахчущий смешок, а остальные промолвили:

— Ты ничего больше не стоишь, ведьма. Ты изгнана! Уходи туда, где бушует буря! И никогда впредь не возвращайся!

— Иначе в следующий раз я точно тебя убью, — добавил Вуффин.

— Мне нужна моя крепость!

— Нет, — сказал Вуффин.

— Ненавижу вас всех! — прошипела Хурл и метнулась к двери. — С убийством придется подождать. Теперь есть другое сладкое слово — «ненависть»! Ненависть, ненависть, ненависть, ненависть! Ничего еще не закончилось, о нет…

Со стороны двери раздался странный звук. Ведьма внезапно остановилась и попятилась, но у нее уже не было головы — лишь косой срез на шее, из которого хлестала кровь. Колени ее подогнулись, и она рухнула на пороге.

Перешагнув через нее, в таверну, хмуро озираясь, заглянул Крошка Певун. С клинка его огромного меча стекали струйки крови.

— Крошке не нравятся ведьмы, — пояснил он.

— Убирайтесь прочь, — повторил Вуффин. — Последний раз предупреждаю.

— Мы теперь штурмуем крепость, — лучезарно улыбнулся Крошка.

Вуффин лишь пожал плечами.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Крошка и шагнул за дверь, громогласно отдавая братьям приказы.

Не сводя взгляда с Фелувил, Вуффин вздохнул и покачал головой.

— И все из-за соскользнувшего резца, — сказал он.

Фелитта попятилась, сжавшись в комок на верху лестницы. Между ее ног послышалось приглушенное бормотание.

— Тсс, милая, — ответила она. — Долго она не протянет. Обещаю.

«А потом придет мой черед!»

Грошемил снял с Теплеца Скромника последние оковы и отошел назад. Измученный узник опустился на колени на запятнанный кровью пол.

— Я тут ни при чем, — прошептал Грошемил. — Я добрый писарь, честное слово! И я сожгу книгу вашего брата.

Теплец медленно поднял голову и взглянул на Бошелена.

— Благодарю, — сказал он. — Я думал, что милосердие уже мертво и придется провести вечность в этих цепях по прихоти моего порочного, кровожадного брата, став жертвой его мести, предательства и жестокости. Сами видите, в каком я состоянии: возможно, я никогда не исцелюсь и обречен бродить по этим пустым залам, бормоча себе под нос и страдая от сквозняков. Воистину, впереди меня ждет унылая жизнь, и тем не менее я вам очень благодарен. Свобода никогда еще не была столь сладкой на вкус, как сейчас…

— Вы закончили? — прервал его Бошелен. — Отлично. А теперь, добрый писарь, может, займетесь другим узником?

— Нет! — прорычал Теплец. — Он жульничает!

Второй узник с трудом поднял голову.

— Так нечестно, — дрожащим голосом проговорил он.

Пожав плечами, Бошелен повернулся к своему слуге:

— Вот вам пример, любезный Риз, чего на самом деле стоит искреннее сочувствие, каковое простирается не дальше волоса от собственной персоны, в каком бы состоянии та ни пребывала. Сцена, которую мы сейчас наблюдаем, воистину позволяет оценить бедственное положение, в коем находится мир, а при необходимости также оправдать догматы тирании, посредством коих разумные люди могут принудить нижестоящих соблюдать минимальные приличия под угрозой террора, что дает нам возможность ощущать твердую почву под ногами.

— Угу, хозяин. Твердую почву. Под ногами.

Бошелен повернулся к Теплецу:

— Мы с радостью отдадим в ваше распоряжение эту крепость, сударь, сколь долго бы вы ни пожелали в ней пребывать, а в дополнение — живущих внизу селян.

— Весьма любезно с вашей стороны, — ответил Теплец.

— Риз?

— Да, хозяин?

— Мы отправляемся в путь этой же ночью. Корбал подготовит экипаж.

— Какой экипаж? — удивился слуга.

Бошелен небрежно махнул рукой.

Теплец медленно поднялся на ноги. Грошемил поспешил ему на помощь.

— Видите, мой повелитель? — сказал он. — Видите, насколько я ценен?

Теплец поморщился, показав немногие оставшиеся зубы:

— Ценен? Воистину, писарь. Ничего не бойся. Я не такой, как мой брат.

Когда чародей и его слуга направились к крутой каменной лестнице, что