Также я могу выполнить скульптуру из мрамора, бронзы или глины, а также живопись, в которой моя работа будет стоять в одном ряду с работой любого другого, кем бы он ни был.

Кроме того, я возьму на себя работу над бронзовым конем, который должен украсить бессмертной славой и вечной честью благородную память принца, вашего отца, и прославленного дома Сфорца.

И если что-либо из вышеперечисленного покажется кому-либо невозможным или невыполнимым, я предлагаю себя в качестве готового испытать это в вашем парке или в любом другом месте, которое будет угодно вашему превосходительству, которому я отдаю себя со всем возможным смирением.

Мы не знаем, как ответил Лодовико, но нам известно, что Леонардо добрался до Милана в 1482 или 1483 году и вскоре вошел в сердце «мавра». По одной версии, Лоренцо в качестве дипломатической приманки послал его к Лодовико, чтобы доставить красивую лютню; по другой — он выиграл там музыкальный конкурс и был оставлен не за какие-то способности, которые он утверждал «со всей возможной скромностью», а за музыку его голоса, очарование его разговора, мягкий сладкий тон лиры, которую его собственные руки сделали в форме лошадиной головы.5 Лодовико, похоже, принял его не по собственной оценке, а как блестящего юношу, который — пусть он и не такой архитектор, как Браманте, и слишком неопытен, чтобы поручать ему военное дело, — мог бы планировать придворные маскарады и городские празднества, украшать платья для жены, любовницы или принцессы, писать фрески и портреты и, возможно, строить каналы для улучшения орошения ломбардской равнины. Нам обидно узнавать, что мириады людей должны были тратить безвозвратно время на изготовление диковинных кушаков для прелестной невесты Лодовико, Беатриче д'Эсте, придумывать костюмы для поединков и праздников, организовывать конкурсы или украшать конюшни. Но от художника эпохи Возрождения ожидали, что он будет делать все эти вещи между мадоннами; Браманте тоже принимал участие в этой придворной жизни; и кто знает, не была ли женщина в Леонардо в восторге от дизайна платьев и украшений, а опытный конник в нем наслаждался рисованием быстрых лошадей на стенах конюшен? Он украсил бальный зал Кастелло к свадьбе Беатриче, построил для нее специальную ванную комнату, возвел в саду красивый павильон для ее летних радостей и расписал другие комнаты-камерины для дворцовых торжеств. Он написал портреты Лодовико, Беатриче и их детей, а также любовниц Лодовико — Чечилии Галлерани и Лукреции Кривелли; эти картины утрачены, если только «Красавица Ферроньер» из Лувра не является Лукрецией. Вазари отзывается о семейных портретах как о «чудесных», а изображение Лукреции вдохновило одного поэта на пылкие восхваления красоты дамы и мастерства художника.6

Возможно, Чечилия была моделью Леонардо для «Девы со скал». Картина была заказана (1483) Конгрегацией Зачатия в качестве центральной части алтарного образа для церкви Сан-Франческо. Позднее оригинал был куплен Франциском I и находится в Лувре. Стоя перед ним, мы замечаем нежно-материнское лицо, которое Леонардо будет использовать дюжину раз в более поздних работах; ангела, напоминающего ангела из «Крещения Христа» Верроккьо; двух младенцев, изысканно прорисованных; и фон из выступающих, нависающих скал, которые только Леонардо мог представить как место обитания Марии. Краски потемнели от времени, но, возможно, художник хотел добиться эффекта затемнения и наполнил свои картины туманной атмосферой, которую в Италии называют sfumato — «дымкой». Это одна из величайших картин Леонардо, которую превзошли только «Тайная вечеря», «Мона Лиза» и «Дева, младенец и святая Анна».

Тайная вечеря» и «Мона Лиза» — самые известные картины в мире. Час за часом, день за днем, год за годом паломники входят в трапезную, где хранится самая амбициозная работа Леонардо. В этом простом прямоугольном здании принимали пищу монахи-доминиканцы, приписанные к любимой церкви Лодовико — Санта-Мария-делле-Грацие. Вскоре после приезда художника в Милан Лодовико попросил его изобразить Тайную вечерю на самой дальней стене этой трапезной. В течение трех лет (1495–8) Леонардо то работал, то отлынивал от работы, в то время как герцог и монахи волновались из-за его неисчислимых задержек. Настоятель (если верить Вазари) жаловался Лодовико на явную лень Леонардо и недоумевал, почему тот иногда часами сидит перед стеной, не нанеся ни мазка. Леонардо без труда объяснил герцогу, а тот в свою очередь объяснил настоятелю, что самая важная работа художника заключается в замысле, а не в исполнении, и (как выразился Вазари) «гениальные люди добиваются наибольшего успеха, когда работают меньше всего». В данном случае, сказал Леонардо Лодовико, есть две особые трудности — придумать черты, достойные Сына Божьего, и изобразить человека, столь бессердечного, как Иуда; возможно, лукаво предположил он, он мог бы использовать слишком часто встречающееся лицо настоятеля в качестве модели для Искариота.* Леонардо охотился по всему Милану в поисках голов и лиц, которые могли бы послужить ему в изображении апостолов; из сотни таких карьер он выбрал те черты, которые были переплавлены в чеканке его искусства в те удивительно индивидуализированные головы, составляющие чудо умирающего шедевра. Иногда он спешил с улицы или из мастерской в трапезную, добавлял пару штрихов к картине и уходил.8

Тема была превосходной, но с точки зрения художника она была сопряжена с опасностями. Он должен был ограничиваться мужскими фигурами и скромным столом в простой комнате; здесь мог быть только самый тусклый пейзаж или вид; никакая женская грация не могла служить фолом для мужской силы; никакое яркое действие не могло быть введено, чтобы привести фигуры в движение и передать ощущение жизни. Леонардо впустил проблеск пейзажа через три окна позади Христа. Вместо действия он изобразил собрание в тот напряженный момент, когда Христос пророчествует, что один из апостолов предаст его, и каждый из них в страхе, ужасе или изумлении спрашивает: «Неужели это я?» Можно было бы выбрать учреждение Евхаристии, но тогда все тринадцать лиц застыли бы в неподвижной и стереотипной торжественности. Здесь же, напротив, происходит нечто большее, чем насильственное физическое действие; здесь происходит поиск и раскрытие духа; никогда еще художник не раскрывал так глубоко в одной картине столько душ. Для апостолов Леонардо сделал множество предварительных набросков; некоторые из них — Иаков Великий, Филипп, Иуда — представляют собой рисунки такой тонкости и силы, с которыми могли сравниться только Рембрандт