Дверной колокольчик звякнул, однако женщина за прилавком не подняла головы. Она наклонилась, доставая с полки пакетик с желейными конфетами для пожилой покупательницы с корзиной. Обе о чем-то оживленно беседовали, а я присела на табурет и огляделась. Снаружи, с вывески над большим окном, исчезли слова «фрукты и овощи». Выведенное краской новое название гласило: «Мэй и сыновья, семейный бакалейный магазин». Исчезли корзины с морковью, не стало пирамид блестящих яблок. Отныне все полки были забиты мукой, горчичным порошком, овсянкой, ирисками, консервированным молоком, изюмом и всем тем, что можно хранить в чулане. На стенах висели яркие картинки и рекламные плакаты, за прилавком появились аккуратные ряды выдвижных ящиков из красного дерева с медными ручками в виде ракушек.

Наконец, мама меня заметила. На мгновение она замерла – и почти тут же возобновила прерванный разговор с покупательницей. Мама отсчитала пожилой даме сдачу, и они распрощались. По пути на выход покупательница кивнула мне, оценив мое элегантное форменное платье и безупречно чистые новые перчатки. Снова тренькнул колокольчик, и внезапно мы с мамой оказались вдвоем. Я медленно поднялась с табурета.

– Я тебя едва узнала, – произнесла мама без улыбки.

Под фартуком на ней была надета черная юбка и кремовая блуза с широкими рукавами. Каштановые волосы почти сплошь поседели.

– Лавка изменилась, – промолвила я.

Мы стояли поодаль в тесном помещении, не пытаясь приблизиться друг к другу.

– Я закрою магазин, и мы сможем подняться наверх. Робби ушел в банк, скоро вернется. – Она помолчала немного, а затем добавила: – Ты останешься на ланч? Арчи и Тед придут в половине первого.

– Я проездом до Лондона. У меня примерно час. Элси дома?

Мама вытерла руки о фартук и приоткрыла дверь, ведущую в жилые комнаты.

– Элси!

Вскоре я услышала, как сестра спускается по лестнице. Это был не дробный топот юного создания, мчащегося вниз, а осторожные шаги человека, который преодолевал ступеньку за ступенькой, опираясь на трость. Я ждала, затаив дыхание. Наконец в дверном проеме показалась высокая худая девушка в моей старой синей кофточке и юбке, затянутой на стройной талии. Темные волосы заплетены в косички. Такой же нервный рот и серьезные карие глаза, как у меня. Сейчас этот рот открылся, а глаза расширились от изумления. Слегка прихрамывая, Элси торопливо вышла из-за прилавка.

– Руби! Ты не сообщила, что приедешь!

На меня повеяло карандашной стружкой и душистым мылом. Я придержала ее на расстоянии вытянутой руки, чтобы как следует рассмотреть, а потом крепко-крепко обняла.

– Хотела сделать сюрприз.

– Побудешь с нами? Умоляю, скажи, что останешься!

– Не могу. Я возвращаюсь в Лондон.

– Кто-нибудь из мальчиков переночует на полу. Они не станут возражать, правда, мам?

– Она сказала, что не сможет остаться, Элс. Проводи ее наверх и поставь чайник. А я принесу печенья.

Элси первой двинулась вверх по узкой лестнице. Почувствовав в холле знакомые запахи дома, я обрадовалась, что сестра рядом – теплая, живая, и ей ничто не угрожает. Я так привыкла к большим домам с высокими потолками, просторной кухней и отдельной столовой, что крохотная душная клетушка, в которой мы проводили дни и ночи, чинили одежду и открывали окна, пытаясь впустить глоток свежего воздуха, показалась мне особенно убогой.

Пока Элси возилась с чаем, я заглянула в комнату братьев. Элси делила спальню с мамой, а наша старая комната теперь целиком перешла к братьям. Она тоже выглядела маленькой – примерно вдвое меньше детской спальни Ингландов: кровати не застелены, на полу валяются ботинки, носки и брючные подтяжки. Арчи и Тед были на работе. Я поднесла к лицу брошенный на кровать Теда свитер и, вдыхая родной запах, прикрыла глаза. Затем посмотрела в окно: во дворе между плитами пробивались пучки травы; цыплята и сарай, где жил Чернослив, исчезли, хотя курятник еще остался.

Элси смахнула крошки со стола и постелила скатерть с желтыми цветами, которую мы приберегали на особые случаи. Подошла мама с жестяной коробкой печенья Peek Frean[63] и выложила на тарелку несколько штук. Сняла фартук и, перекинув его через спинку стула, со вздохом уселась, отчего дерево протестующе скрипнуло.

Я оставила дверь в комнату мальчиков открытой, и проникавшие сквозь окно лучи зимнего солнца ложились ярким прямоугольником на бледно-желтую стену.

– Как прошли похороны? – спросила я. Шляпку, накидку и печатки я решила не снимать.

– Прекрасно. Очень достойно. – Мама почесала голову и отхлебнула из чашки.

– Была ли поминальная служба?

– В лечебнице с этим проще. Священник мне понравился – сказал о твоем отце несколько приятных слов. За нами на станцию специально прислали роскошную карету. Мы тебя ждали. Не знали, появишься или нет. Могла бы и приехать, отдать долг уважения.

Я сделала небольшой глоток чая и поставила чашку на стол.

– Похоронили его там же, в лечебнице?

– На кладбище. Очень милое место, правда, Элси? Деревья, цветы… Приятный вид на деревню.

Внизу грохнула входная дверь, и я вскочила со стула как ужаленная, перепугав мать и сестру. Кто-то топал вверх по лестнице, а потом раздался зычный мужской голос:

– Почему магазин закрыт?

– Робби! – Я кинулась обнимать брата.

Как же он вырос! Девятнадцатилетнему Робби пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой притолоку. Брату очень шел коричневый костюм.

– Только не на чистую скатерть! – заворчала мама, когда тот бросил кепку на стол.

Элси с улыбкой налила ему чай.

– Теперь ясно! – широко улыбнулся Робби. – Рубарб! Какими судьбами?

Он прошел в спальню переодеваться для работы в магазине и, оставив дверь полуоткрытой, продолжал беседовать и расспрашивать. Вскоре брат вышел в магазин обслуживать покупателей. Имевшийся в моем распоряжении час пролетел в одно мгновение, и мне пора было ехать, чтобы успеть на поезд.

– Больше не пропадай так надолго, – сказала мама, хотя мы обе знали, что именно так и случится.

Я помогла Элси убрать со стола и поинтересовалась, когда ее в последний раз осматривал доктор.