и Эльму пробрала дрожь, когда она оказалась внезапно окружена темнотой. Она быстрым шагом пошла назад, не оглядываясь, и ей все время казалось, что за ней кто-то следит.

* * *

Те фотографии ей послали в белом конверте, который просунули в почтовую щель. Ни марки, ни обратного адреса, только ее имя: Ауса. В самом конверте не было ничего, кроме этих фотографий двух совсем юных девочек.

Одна из них была ее дочерью.

Едва Ауса осознала это, ее руки начали дрожать, и она выронила фотографии на пол. Она нерешительно нагнулась и подобрала их. Вторая девочка тоже была ей знакома. Это была та темноволосая женщина, которая недавно приходила к ней. Ауса до сих пор помнила, как грязно было у них дома, когда она пришла туда, пока та была еще маленькой девочкой.

Аусу стало бросать то в жар, то в холод. Все тело как будто онемело, она больше не принадлежала этому миру. Она не задумалась, кто прислал фотографии, тут невозможно было догадаться.

Она стала бродить по пустому дому. Остановилась у окна и выглянула на белый свет, который так внезапно изменился. На стене в гостиной висели фотографии семьи, сделанные по разным поводам. Она сняла одну из них и посмотрела на лицо маленького существа, лишь недолго радовавшего ее своим присутствием. Она помнила, какие у нее в младенчестве были красивые пальчики. Изящные и длинненькие, как у будущего пианиста. Однако девочка не испытывала к игре на пианино особой склонности. Хендрик потребовал, чтобы она пошла учиться на фортепьяно. Чтобы она каждый день упражнялась по целому часу. И она делала это с улыбкой на губах. Сара была таким радостным ребенком. Счастливым по натуре. Когда она стала другой, Ауса списала это на возраст: вполне естественно, что с возрастом дети перестают улыбаться и смеяться. Это неизбежно, когда человек взрослеет, и невинность уходит. Так она говорила самой себе.

Она повесила фотографию обратно на стену и, как зачарованная, вошла в кухню. Отыскав нужное, она отправилась в спальню. Там она села на кровать, где она спали в последние сорок лет, и стала ждать.

* * *

Был уже поздний час, когда Эльма вернулась в офис. Телефон не звонил целый день, и она не думала, что ее кто-то мог хватиться.

– Ну, что сказал зубной? – спросил Сайвар, когда Эльма зашла в офис.

– А? – переспросила Эльма. Она уже забыла, что именно соврала сегодня днем.

– Ты же у зубного была?

– Да, точно… – сказала Эльма. – Правда, сегодня я была не у зубного.

– Да уж наверняка. Судя по тому, как долго ты отсутствовала, я уж думал, тебе там все зубы повырывали. Где же тебя носило?

– Я ездила к Вильборг.

– Да ну?

– И к Аусе.

Сайвар нахмурился.

Эльма сделала глубокий вдох:

– Мне надо было с ней поговорить. У меня есть такое подозрение, что Сара подвергалась сексуальному насилию. А еще у меня есть подозрение, что, когда она пропала, она была не одна.

– Но ты же не стала говорить это Аусе? – уточнил Сайвар.

– Конечно нет, – поторопилась заверить его Эльма. – Просто мне кажется, что Элисабет и Сара пали жертвой одного и того же человека. Да и Вильборг тоже. Мне кажется, Элисабет приехала в Акранес, потому что хотела обо всем рассказать. А считаю, что она повидалась с человеком, который с ней это сотворил. Который фотографировал ее.

– И ты считаешь, что знаешь, кто он.

Эльма кивнула:

– Только представь себе, Сайвар. У нас есть Сара, Элисабет и Вильборг. Вильборг подверглась нападению в доме Хендрика и Аусы. Хендрику же принадлежал дом, который снимала мать Элисабет, а Сара – дочь Хендрика.

– Ты действительно считаешь, что он способен. В смысле, совершить сексуальное преступление – это одно, а убить кого-то с целью не дать огласки…?

– По-моему, Хендрик весьма озабочен своей репутацией в городе, – сказала Эльма.

Сайвар откинулся на спинку стула и провел рукой по своим темным волосам:

– Черт возьми, Эльма, если ты права…

– Конечно, я этого наверняка не знаю, – сказала Эльма. – Но тебе надо признать, что для него прогноз не очень хороший.

Сайвар издал громкий стон. За стеной кабинета они услышали заразительный смех Бегги и раскатистый хохот Каури. Чашка кофе, которую Эльма налила себе, прежде чем сесть рядом с Сайваром, давно остыла, а сама она так и не изгнала из тела озноб после прогулки возле Кроукалоун.

Вдруг Сайвар повернулся к компьютеру и принялся колотить по клавишам. Через некоторое время он посмотрел на Эльму.

– На Хендрика и Аусу зарегистрированы две машины: внедорожник и легковая. Не проверить ли нам, обе ли они припаркованы у их дома?

– Да, давай! – Эльма улыбнулась Сайвару. – Но я хотела бы поговорить еще кое с кем – с одним из тех, кто часто ходил в гости к Хатле, матери Элисабет. Тебе знаком Рунар Гейрссон, или Рабби?

Сайвар кивнул:

– Это наш старинный друг. Правда, нам уже несколько лет не приходилось вмешиваться в его жизнь, так что, я думаю, он в конечном итоге пошел по другой дорожке. Во всяком случае, пока что.

Эльму мучила совесть. Она не сообщила Хёрду, чем занималась в последние дни, и беспокоилась, что он плохо отнесется к ее поездкам, если она расскажет ему о них. Она знала, что он никогда бы не одобрил, что она съездила поговорить с Аусой. Она просто надеялась, что до того, как Хёрду все станет известно, у них в руках будет больше данных. Что-нибудь, что связывает Хендрика с гибелью Элисабет.

– Ты тогда сказала, что, по-твоему, Сара была не одна, когда забралась на плот. Почему? – спросил Сайвар.

– Ауса сказала, что Сара боялась воды с самого раннего детства. Я не могу сказать, кто вынудил ее залезть на этот плот, но мне кажется маловероятным, чтобы она была там одна, – ответила Эльма. – Я посмотрела материалы того дела, и, надо сказать, оно кажется мне весьма загадочным. Чтобы эта девочка просто взяла и залезла на этот плот на берегу, и ее унесло в море. Ей, конечно, было всего девять лет, но должна же она была знать, как это опасно.

– Это так внезапно может произойти, – ответил Сайвар. – Море непредсказуемо, а волны бывают сильными. Может, она не рассчитала. – Он замедлил ход и повернул на ту улицу, где стоял особняк Аусы и Хендрика. Дом выглядел пустым. У гаража не было ни одной машины, внутри нигде не горел свет, хотя на улице начинало темнеть.

– Они поехали куда-нибудь, каждый на своей машине? – сказала Эльма, сама