Помню, получив известие о вторжении, я в первую очередь порадовался, что мы не открыли второй фронт, и вся моя армия находится под рукой, а не принуждает к миру Чэна Шу. Следом подумал, что в сражении на своей земле есть серьезное преимущество перед вторжением. Хотя бы потому, что дома и стены помогают, не говоря уж о возможностях размещения засадных полков, ловушках и прочих радостей войны. Ну и под конец решил, что любое действие лучше ожидания. Даже вторжение.

Когда все это прокрутилось в моей голове, я понял, что подсел на войну. Как наркоман какой-то! Все мое естество желало вновь парить над полем боя, отдавать приказы, выискивать слабые стороны в построении врага и направлять туда свои войска. А не подписывать бумаги, выслушивать жалобы и разрабатывать экономические реформы. При переносе в этот мир-время я стал Стратегом лишь по названию. Теперь же понял, что сделался им по сути.

Впрочем, нельзя сказать, что я тут один такой был. Большая часть моих соратников, кроме разве что Мытаря и Матушки И, оживились, заблестели глазками и принялись строить предположения, как и где мы встретим врага. Ни капли страха — только здоровое возбуждение профессиональных военных. Сорок тысяч врагов? Ха! Бивали и больше!

Как мы прозевали высадку на нашем берегу двадцати тысяч десанта, я не спрашивал. Глаз на заречных территориях у нас было немного, а те, что имелись, не обладали достаточным уровнем осведомленности — кто бы обсуждал с куртизанками военные планы, логистику и снабжение войск? Это, наверное, только в фильмах про шпионов возможно.

Вместо побивания себя камнями (в переносном смысле) я сосредоточился на решении другой задачи — попытке предсказать действия противников. Куда они двинутся в первую очередь? Пути у них было два: к Юйчжану через узкие дороги и сеть паромных переправ, и к Пояну — по хорошему тракту вдоль Янцзы. До первого города от Чанши было ближе, но чистый километраж далеко не всегда был равен времени в пути. Поян же, с другой стороны, носил статус неофициальной столицы Вэнь и представлял собой более важную цель.

Другими словами, нужно было понять, зачем вороги явились: пограбить и ослабить меня или переломить хребет одним ударом? От ответа на данный вопрос зависела и моя стратегия.

Чтобы это понять, нужна была разведка. Не шпионская сеть, а нормальная полевая разведка. В наших условиях это означило конницу — быстро добраться и при необходимости быстро свалить, и воинов, в достаточной мере наблюдательных, чтобы оценить угрозу.

Таковых у меня было немного. И лучшие среди них из конных стрелков Амазонки. Взяв с собой две сотни, Стрелок отбыла в направлении Чанши в первый же день после известия о вторжении. За ней уже не в такой спешке отправились две тысячи легкой ударной кавалерии — диверсии организовывать, обозы грабить и всячески мешать противнику двигаться быстро.

Небольшому отряду конных добираться до границы было недолго — три, много четыре дня. Голубь с сообщением такое расстояние покроет за несколько часов. Однако шел уже шестой с момента отъезда Амазонки день, армия стояла в полной боевой готовности, а вестей от арбалетчицы не было. Я просто с ума сходил. Не нашла врага? Погибла?

На седьмой день она все-таки откликнулась. Враги встали на границе наших земель, сообщила она, но с места не двигаются. Словно ждут команды. Или действия других игроков на этой шахматной доске. Еще день спустя стало понятно каких. Владетель Лулина собрал все свои восемнадцать тысяч легкой пехоты и двинулся на Юйжчан. В тот же день и Ля Ин прислал голубя с известием, что в устье Янцзы входит крупный флот, принадлежащий, судя по флагам, князю Даньаня. Прежде чем я успел как-то отреагировать на это, прилетела весточка из Южного Цзаньаня о том, что и тесть решил присоединиться к дискотеке. Последний еще не вышел за границы своего уезда, но запустил рекрутинг новобранцев, который мог значить только одно — открытое вторжение.

«Вот и все!»

Сидя на коленях за низким столом, глядя на скомканные бумажки с донесениями с границ моей зарождающейся империи, я отчетливо понял, что главный квест в своей здешней жизни провалил. Не будет никакой династии Вэнь в истории Поднебесной. Не будет столицы в Лояне, свадьбы с Юлькой, счастливых крестьян, выращивающих рис и прославляющих мое мудрое правление. Я не придумаю девиз своему правлению и войду в историю этого мира как один из множества удельных князей, чья свеча сгорела слишком быстро.

Меня ждало несколько небольших сражений на границах, потом генеральное — под Пояном и падение фракции. Все, кто доверился мне (неважно, настоящие или пришлые), погибнут или попадут в плен.

Не получится откупиться или даже принять над собой чью-то руку. Меня шли уничтожать. Слишком сильный, слишком удачливый полководец не был нужен владетелям на юге. Все, кто здесь жил и правил, кроме трусоватого Суня Цэ, объединились, чтобы напасть на меня.

Что бы они ни говорили о величии Китая, как бы ни скорбели о павшей Хань, их устраивала раздробленность государства, ведь каждый из баронов, маркизов и герцогов являлся царем и богом на своих землях. Мог жить в праздности, драть налоги с селян, воевать с соседями, перекидывая из рук в руки какой-нибудь городок, жители которого уже не понимали, к какой фракции принадлежат сегодня, но с каждым годом отмечали снижение количества населения.

Где я допустил ошибку? Когда? Проявил недостаточную жесткость по отношению к тестю? Остановил завоевательные походы и дал соседям целых два месяца передышки? Хотел быть хорошим человеком и забыл, что это не равно хорошему правителю? Во мне было слишком мало звериной жестокости и циничного коварства титульной нации. Я, хотя и смог адаптироваться к эпохе, врасти в нее полностью так и не сумел. Китайская внешность не отменяла мировоззрения русского человека.

— У Ваньнан, — позвал я советника, который, как принес последнее донесение, так и замер в полупоклоне, не желая отрывать меня от грустных дум.

— Здесь, господин!

— Что посоветуешь?

Не то чтобы я надеялся, что сейчас Секретарь даст какой-то совет, который позволит нам выиграть битвы у этих нескольких армий. Просто так спросил, чтобы отвлечься от собственных безрадостных мыслей. И, разумеется, Мытарь никакого спасительного плана мне не предложил. Низко поклонился и произнес:

— Мой господин, я… я не знаю, что делать…

Зато честно! Не стал юлить, выкрикивать «мы будем сражаться!» и вот это вот все. Пират с Быком, например, страшно торопились героически погибнуть, Юлька ходила с таким видом, словно все произошедшее — ее вина, а Мытарь просто озвучил то, что и так было очевидно всем — нам конец.