На самом деле он не мыслитель, печально прокомментировал глубинный разум, он теперь проходчик дренажных канав.

Нойон исторг пустоту. Как ему, существу, живущему одинокой жизнью, это понять? Он всегда висел на одной и той же ветке, и способность Мийши перемещать свое тело изумляла его больше всего, что творится в человеческом мозгу.

— Ладно. Попробую так. Человек — существо, которое накапливает время, очень медленно, ценой огромных усилий. Каждый индивидуум собирает немножко и умирает, оставляя свой запас следующему поколению. Наш поселок — склад накопленного времени.

Он похлопал по ящику с записями, на котором сидел.

— Если генератор будет разрушен, никто не сможет воспользоваться складом времени. Если погибнут лаборатории и мастерские, печи, ткацкие станки, оросительные каналы и посевы, уцелевшие принуждены будут собирать коренья и плоды, жить одним днем. Ничего больше не останется. Голые дикари в джунглях, — горько продолжал он. — Тысяча поколений, чтобы вернуться к утраченному. Ты должен нам помочь.

Молчание. Над водой вновь пронесся призрачный свист и умолк. Или не умолк?

— Ты не… вызрел? — «Слова» нойона украдкой прощупывали его мозг, подбирались к наглухо запечатанному слою.

— Нет! — Мийша резко повернулся к нойону. — Никогда меня об этом не спрашивай! Никогда.

Он тяжело задышал, вытесняя из головы память о том ужасном, что когда-то показал ему нойнон. Нет. Нет.

— Мне нужна от тебя только одна помощь: защитить их. — Мийша вложил в мысль всю силу, направил ее на нойона. — Последний раз.

— Мийша!

Он повернулся. По каменистому склону к нему взбиралась маленькая сморщенная старуха, за ней шла нагая богиня. Его жена и младшая дочь принесли еду.

— Мийша, стоит ли тебе здесь сидеть?

Печальные птичьи глаза Бетель сверлили его лицо, словно не замечая нойона. Мийша взял тыкву с питьем и лист, в который была завернута рыба.

— То, что делаю я, можно делать где угодно, — проворчал он.

Ее воробьиные запястья виновато вздрогнули. Прекрасная девушка наблюдала, стоя на одной ноге и почесывая ее другой. Как могли эти сверхъестественные дети выйти из маленького тела Бетель?

Пришло время сказать какие-нибудь ласковые слова прощанья.

— Пьет придет, чтобы увести тебя в лес, — говорила Бетель. — Как только они закончат устанавливать лазер. Вот твое лекарство, ты его забыл.

— Нет, я останусь здесь. Хочу кое-что попробовать.

Она застыла. Взгляд ее скользнул к безмолвному черному мешку на ветке, затем снова к мужу.

— Разве ты не помнишь? Когда мы сюда попали, роща оставалась единственным нетронутым местом. Он спас себя. Бетель, я уговорю его спасти нас.

Ее лицо оставалось каменным.

— Бет, Бет, послушай. — Он взял ее за руку. — Не притворяйся хоть сейчас. Ты же мне веришь, потому и боишься.

Девушка пошла прочь.

— Если ты мне не веришь, то почему не разрешала мне тут с тобой любиться? — яростно зашептал Мийша, потом крикнул: — Мели, вернись! Ты должна это слышать.

— Нам надо идти назад, время поджимает, — сказала Бетель.

Она попыталась вырвать руку, но Мийша ее удержал.

— Время есть. Они все еще свистят. Мели, вот это перед тобой, что я называю нойоном, — живое. Оно возникло не на этой планете. Не знаю, что это — космическая спора или даже биокомпьютер. Когда мы сюда попали, оно уже было здесь. Знай же, что оно нас спасло. Дважды. Первый раз до того, как вы все родились, в тот год, когда пересохли колодцы и мы чуть не умерли.

Мели кивнула, спокойно переводя взгляд с него на нойона.

— Тогда ты отыскал черноводный корень, — улыбнулась она.

— Не я его отыскал, Мели, что бы тебе ни говорили. На него указал нойон. Я пришел сюда…

Он на миг отвел взгляд и вновь увидел зловонные илистые отмели на месте лагуны, пересохшие колодцы, джунгли, сохнущие под раскаленным горнилом, неделю за неделей изливающим на них белый жар. В тот год они как раз решили, что можно заводить детей. Первый ребенок Бет погиб тогда в утробе, как и у всех остальных женщин поселения.

— Я пришел сюда, и он ощутил мою потребность. Вложил в мозг образ черноводного корня.

— Это было твое подсознание, Мийша! Твоя память! — решалась Бетель. — Не морочь девочке голову.

Он устало покачал головой:

— Нет. Нет. Морочит ложь, а не истина. И второй раз, Мели.  Ты знаешь про тихую смерть. Почему мы не моемся мылом после колошения пшеницы. Когда Пьет был маленьким…

Тихая смерть… Столько лет прошло, но при одном воспоминании ему стало не по себе. Началось с младенцев: они без всякой причины переставали дышать. Первым был ребенок Мартины: за мгновение до того он улыбался ей, пуская пузыри. Она растормошила его, он снова задышал, и так снова и снова. А ночью умер ребенок Хью.

После этого они постоянно следили за детьми, падая от усталости, потому что в тот год их поля поразила спорынья и надо было спасать каждое зернышко. А потом начали умирать взрослые.

Теперь они постоянно держались по двое, чтобы каждый не спускал с другого глаз, но болезнь уносила все больше жизней. Жертвы не боролись; те, кого откачивали, рассказывали только про легкую эйфорию. Возбудителя найти не удавалось, лабораторные анализы ничего не показывали. Пытались исключать различную еду. Поселяне жили уже только на воде и меде, когда Дьера и ее муж одновременно умерли в лаборатории. После этого все набились в одно помещение, но по-прежнему умирали. И тогда Мийша в одиночку пришел сюда…

— Ты был в ненормальном состоянии, — возразила Бетель.

— Да. Я был в ненормальном состоянии.

Он упал на колени и, чертыхаясь, в ярости воззвал к нойону. Что нас убивает? Что я могу сделать? Скажи! Все отчаяние его непонимания излилось на нойона.

Решением оказался адреналин и повышение температуры а главное — надо было заставить жертву вдыхать собственный углекислый газ, пока она не начнет задыхаться. Мийша спустился с холма и сунул маленького сына головой в полиэтиленовый пакет, отбиваясь от Бетель, которая пыталась вырвать ребенка.

— Это оказались ферменты в мыле, — спокойно сказала Мели и, склонив голову набок, оттарабанила наизусть: — Следы-мыла-потенцируют-эрготин-спорыньи-образуя-стабильную… э… холинподобную-молекулу-способную-преодолевать-гематоэнцефалический-барьер-и-воздействующую-на-гомеостаты-среднего мозга. — Она широко улыбнулась. — На самом деле я этого не понимаю. Но мне кажется, это было, как если заедает регулятор нашего парового