Его щеки блестели от слез смеха, когда он выключил свой кристалл. Пусть градани сокрушается о бедах своего народа - у него были большие беды в Белхэйдане, если бы он только знал. Волшебник с кошачьими глазами поиграл с идеей послать Базелу изображения того, что происходило в Белхэйдане, но он отбросил ее. Базел мог быть градани, а значит, по определению, немногим больше, чем полевые звери, но волшебник с кошачьими глазами был не готов оценивать его слишком легкомысленно. За почти семь десятилетий Совет Карнэйдосы периодически предпринимал попытки устранить его, но, к сожалению, безуспешно. Что бы еще ни было правдой, Базел явно был защитником Томанака, а Томанак отлично заботился о своем инструменте. К счастью, были и другие боги, которые были готовы отлично заботиться о своих инструментах, и ситуация складывалась в их пользу.

Конечно, Томанак был не единственным, кто заботился о Базеле и его семье, и волшебник с кошачьими глазами слегка нахмурился, размышляя об этом неприятном факте. Даже по прошествии всех этих лет он не приблизился к пониманию того, чего Венсит ожидал от градани, его жены и их дочери-полукровки. Было ясно, что они были важны, поскольку Венсит быстро отражал каждое преследование, направленное против семьи Базела на протяжении многих лет. Более того, он пригрозил вновь открыть заклинания, которые поразили Контовар, - развязать это опустошение во второй раз, даже ценой собственной жизни, - если Совет когда-либо снова попытается использовать искусство против Лианы Хэйнатафрессы. Никто в Совете не мог понять, почему древний дикий волшебник выступил с такой угрозой от имени Лианы - и только от ее имени - спустя более чем тысячу двести лет. Так было до тех пор, пока не родилась ее дочь. Какую именно роль, по мнению Венсита, должна была сыграть Гвинна, дочь Базела, оставалось неясным - даже у божественных покровителей волшебника с кошачьими глазами, похоже, не было ответа на этот вопрос, - но очевидно, что его угроза была направлена на защиту женщины, которая родила эту девочку.

Неоднократные попытки Совета определить, что, по его мнению, было так важно в одном отпрыске-полукровке, потерпели всеобщий провал, поскольку никто не осмеливался слишком сильно вмешиваться в то, что касалось Венсита. Но то, как он защищал их, доказывало, что они были важны.

Не то чтобы это имело значение. Маленькая сучка умирала, и защитник он Томанака или нет, единственной истинной ценностью Базела могло быть только боевое оружие. Верно, он был опасным боевым инструментом, который доказал свою ценность в уничтожении демонов и еще больших дьяволов, и волшебник с кошачьими глазами признал его важность для врагов Совета как объединяющего фактора и потенциального лидера сопротивления его планам. И все же, в конце концов, не имело значения, насколько хорошей боевой машиной мог быть градани; достаточное количество воинов, подкрепленных достаточным количеством искусства, могло сокрушить любого.

Нет. В конце концов, Базел мог быть не более чем неудобством, и было бы нехорошо беспокоить его. Теперь никто не мог спасти его драгоценную дочь, и у бедного зверя оставалось слишком мало времени, чтобы беспокоиться о чем-либо. Возможно, было бы приятно сообщить ему о ее бедственном положении, но сдерживать свою месть до приемлемого уровня было признаком дисциплины.

* * *

Лиана уставилась сухими глазами на маленькое извивающееся тело. Ее лицо было искажено страданием, а дрожащие руки покоились на загривке Бланшраха, чувствуя, как его мышцы борются с эфиносом. Если бы они были свободны ответить на смятение в мозгу Гвинны, он бы убил их всех. Она знала это, и ее сердце превратилось в замерзший, ноющий комок в груди, но она истратила все свои слезы.

Мастер Трейн склонился над кроватью. Его взгляд был отстраненным, но щеки дрожали под ураганом эмоций, вырывавшихся из девушки. Он боролся, чтобы добраться до нее, вывести ее из этого ужаса, но ее барьеры были слишком сильны.

Фарма и Лентос стояли на коленях по разные стороны кровати, их челюсти напрягались, когда они боролись с конвульсиями, сотрясавшими Гвинну. Ремни на ее руках и туловище сжимали замерзшее сердце Лианы, но Гвинна обратила свои собственные ногти против себя в неистовой попытке уничтожить безумие в своей голове. Ее глаза были дикими и вытаращенными, когда она изо всех сил дергала более тяжелых взрослых то в одну, то в другую сторону, ее губы были искусаны до крови, а пот пропитал одежду и прядями приклеил волосы к лицу.

- Мама! Мамочкаааааааа!

Крики Гвинны усилились по мере приближения очередной вершины, и Лиане до боли захотелось прикоснуться к ней. Но Лентос запретил это. Гвинна отчаянно нуждалась в своей матери, но прикосновение руки Лианы могло бы открыть прямую связь, передав ее личность ребенку. Именно наплыв чужих мыслей и разумов довел Гвинну до такой крайности; более тесные объятия любого разума, даже разума Лианы, навсегда лишили бы ее рассудка. Даже мастер Трейн не осмеливался полностью открыть ей свой разум, чтобы это не уничтожило их обоих.

- Мама! Папа! Нет, папа! Не ходи туда!!

Гвинна боролась с водоворотом, корчась в сильнейшей агонии, когда поток чужих разумов прорвался сквозь нее, и она отшатнулась от болезненных граней концепций и образов, которые не принадлежали ей. Ее самость искривилась на грани распада, выставленная напоказ слишком многим другим "я", слишком многим другим восприятиям, слишком большому количеству красоты и уродства, и ее сердце забилось до разрушения, в опасной близости от смерти. Ее агония отражалась на лицах магов, но их обучение блокировало все, кроме тени мучений, с которыми она столкнулась в одиночестве и ужасе.

Трейн Элдарфро на мгновение расслабился. Он должен был это сделать, чтобы не сжечь свой талант, но только его тренированная чувствительность имела хоть какой-то шанс пробиться к ней. Он заставил свое сердце замедлиться, и его глаза встретились с глазами Лентоса, полными страха. Не за себя, а за Гвинну.

Лицо самого Лентоса было спокойным, но его сердце болело, потому что Академия была неправа.

Гвинна умирала.

Скорбь скрутила его, но он встретил ее прямо. Силы девушки были просто слишком велики. Они превзошли самых могущественных ученых Академии, и никто до конца не верил, что они смогут. Она корчилась в изолированном безумии более десяти часов, и все же ее барьеры устояли! Она не могла отгородиться от видений, ведущих ее к разрушению, но она была способна заблокировать руководство, которое могло бы вернуть ее к жизни.

Он наклонил голову. Величайшим подарком, который он мог бы сделать ей сейчас, было бы остановить