Деникин, советская власть, общие вопросы и письма на родину[1245]. Как видно, вопрос дезертирства был очень важен, а многое из перечисленного было тесно связано с ним.

Можно следующим образом классифицировать выписки о «дезертирских настроениях» в письмах красноармейцев. Во-первых, это просьбы к родным (как правило, родителям) вызволить их из части хотя бы на время с помощью присылки ложных справок («Пришлите мне удостоверение, что вы больны или не можете работать только [тогда] меня могут отпустить, может как-нибудь отмотаю от фронта»), продуктов для взятки («Мама, пришли мне в Петроград три пуда сухарей… я вам писал, на что они мне нужны, а то так никак не попасть домой, когда приеду, за все рассчитаюсь»). Во-вторых, потенциальных дезертиров очень интересовала судьба их сбежавших земляков («Напишите мне, как обращаются с дезертирами и все ли дома живут»), эти сведения, по нашему мнению, имели решающий характер. В-третьих, в письмах рассказывалось о невыносимых условиях службы, голоде, вынуждающем к побегу на родину и его оправдывающем («В обед дают, одна вода и больше ничего, с такой еды как хочешь, так и служи… я убечь не боюсь… нас с волости много, только и думаем о доме»). Встречаются упоминания о полной готовности дезертировать в случае отправки на фронт («Погонят на фронт – придем домой»). Ряд посланий содержали весьма детальные указания от «бывалых» товарищей. Например, красноармеец 1-го запасного пулеметного батальона советовал своему корреспонденту, как ловчее избежать наказания за дезертирство: «Являйся на Фонтанку 90, [когда] явишься, то документы не показывай, а когда спросят, ты откуда, то скажи, что ты добровольно»[1246].

Конечно, дезертирство отнюдь не носило исключительно «деревенский» характер, города также были наводнены бежавшими из красноармейских частей или уклонившимися от мобилизации. Особенно это касалось транспортных узлов, например, по свидетельству М. М. Пришвина осенью 1919 г. в провинциальном Ельце подвалы домов были «набиты дезертирами»[1247]. В стане противников большевиков ситуация была не лучше. Петроград в тяжелых условиях октября 1919 г. и близко не напоминал Новороссийск марта 1920-го, улицы которого «…буквально запружены были молодыми и здоровыми воинами-дезертирами. Они бесчинствовали, устраивали митинги, напоминавшие первые месяцы революции» при полной беспомощности властей[1248].

Преступный мир городов почти поголовно уклонялся от призыва в Красную армию. Держатели «малин» Петрограда при аресте автоматически попадали в разряд укрывателей, как, например, К. Васильева – «укрывательница злостных дезертиров и воров»[1249]. После облавы на посетителей одного из петроградских притонов уголовники Иванов и Махлинов открыто заявили работникам комдезертир, что «они сидеть арестованными не будут и сделают побег, а по отношению к производящему дознание по этому делу сотруднику Комиссии Зубареву были угрозы, что есть еще товарищи из этой шайки, которые уберут его с дороги»[1250]. Широко снабжал поддельными документами подобную публику писарь отряда действующих судов Балтийского флота А. Екимов, известный среди кокаинистов и морфинистов под кличкой Жоржик-Матрос[1251]. С августа 1919 г. комдезертир к опросу дезертиров, задержанных в крупных городах, стали регулярно привлекать работников уголовной милиции «в целях возможного опознания преступников»[1252]. Многие выявленные РКД Петрограда дезертиры передавались в уголовный розыск.

В обратном направлении, из милиции в комдезертир, поток был еще сильнее. Для милиции дезертиры составили серьезную проблему задолго до создания комиссий. Необходимость поиска средств к существованию в городских условиях приводила к тому, что многие дезертиры «кормились» мелкими кражами, в основном карманными. Не имея опыта в этом специфическом ремесле, они часто попадались в руки милиции. Существовали и «сравнительно честные» способы заработка для них. К примеру, «Петроградская правда» отмечала, что за последнее время на вокзалах Петрограда появилось «большое количество лиц в красноармейской форме, бесцельно шатающихся по зданию вокзала или предлагающих свои услуги пассажирам для переноски и перевозки вещей»[1253]. Нередко дезертиры попадались в руки представителей власти только по собственной неосторожности: под действием алкоголя или наркотиков они вели себя неадекватно, вызывающе. Другие привлекали внимание милиционеров «праздношатательством», тем более что многие дезертиры-крестьяне попросту терялись в огромном городе. Задержки при обработке больших партий дезертиров, доставленных в уездные города, могли вылиться в их фактическую «бесхозность», предоставленность самим себе. Сотрудник Великолукской УКД докладывал: «…замечается, что освобожденные и подлежащие направлению Уездвоенкому дезертиры бродят по городу и разным учреждениям, не зная, что делать дальше…»[1254]

Будучи пойманными, многим дезертирам удавалось бежать, скрывшись от конвоя во время транспортировки по Петрограду. Один конвоир, сопровождая нескольких дезертиров, нередко был вынужден, например, ездить на трамвае с пересадками, проталкиваться через уличные толпы[1255]. Заведующий отправкой дезертиров из Петрограда Мартов показал, что арестованные, направляемые в штрафные части, очень часто уходят от конвоиров еще в городе, о чем «никогда» не докладывалось[1256]. В январе 1920 г. по пути в баню с гауптвахты Петроградской ГКД бежало сразу 18 дезертиров[1257].

Следственные документы и материалы прессы позволяют выявить наличие четырех- и пятикратных дезертиров[1258]. По состоянию на ноябрь 1920 г. рецидив наблюдался у 30 % пойманных дезертиров Новгородского уезда, в Старорусском и Боровичском уездах этот показатель достигал 50 %[1259]. Из задержанных в первый год работы Псковской ГКД 31 411 дезертиров 12 494 успели дезертировать дважды, а 3126 – «трижды и более»[1260]. Приведем вполне рядовое описание «боевого пути» трехкратного дезертира-петроградца. Сначала он уклонился от мобилизации, «укрывшись [на] водном транспорте», затем бежал из части в Красном Селе и, будучи вновь арестован, ушел «с гауптвахты с кухни во время обеда»[1261]. Из описанного видно, что частоту побегов можно объяснить не столько «доблестью» дезертира, сколько неудовлетворительной постановкой дела. Но здесь мы возвращаемся к вопросу о том, могло ли оно быть лучше в тех условиях, какая задача для комдезертир была важнее: дать фронту пополнение или разбираться (то есть тратить силы и время) с каждым ловким беглецом.

Центрами притяжения лиц, живущих на «нетрудовые доходы» и всячески избегающих мобилизации, были рынки. 1-я РКД Петрограда плотно работала по Александровскому рынку, бывшему одним из главных центров продажи унесенного дезертирами обмундирования, подложных документов. Сосредоточение дезертиров там, несмотря на очевидную опасность быть обнаруженным, так как разгромы рынков с поголовной проверкой документов проводились регулярно, можно объяснить нуждой в деньгах. Самый простой способ их добычи для красноармейца – продажа выданного ему обмундирования или даже оружия, а иной раз и украденного в части казенного имущества. На продажу шло все: обувь, шинели, шаровары, гимнастерки. В беседе с корреспондентом газеты «Известия» в сентябре 1919 г. заведующий отделом по борьбе со спекуляцией Московской ЧК В. Н. Николаев отмечал большую долю дезертиров среди задержанных на Сухаревском рынке торговцев[1262]. Кстати, закрытие