Шрифт:
Закладка:
На долгие, долгие годы несколько людей из этой компании станут мне практически семьей, камертоном, воспитателями, гувернерами – в высоком смысле этого слова. Так хотелось быть на них хоть немного похожей, тянуться до их уровня – образования, интеллекта, таланта, сарказма, точности и тонкости метафор, идеального чувства юмора. Если и есть школа жизни, то это была она.
Шура был вожаком этой стаи – все с придыханием шептали: “Шура одобрил”, “Шура уже видел”, “Шуре понравилось”, “мы с Шурой были…”.
Когда из автора и организатора публичного процесса Шура ушел в теневое литературное подполье (будучи всегда востребованным), наше общение не всегда было личным – возникали опосредованные тайные связи, внутри которых гордиться знакомством с Шурой стало синонимом качественного человеческого общения.
* * *
Одним из самых важных переживаний в моей читательской жизни стали диалоги Шуры с Григорием Дашевским о нескольких картинах Возрождения. Почитав их, можно было немало – и резонно – усомниться во всеобщей энтропии человечества.
В последние годы, благодаря настойчивости Любови Аркус, были изданы две книги Шуры, “ума холодных наблюдений и сердца горестных замет”, сложенные из его фесйбучных восклицаний и постов.
Но столько же, а ведь и много больше, могло бы быть сложено из его личной переписки со множеством людей. По крайней мере, натыкаясь порой на его комментарии, или заходя в нашу переписку, я понимаю, что мало кто с таким человеколюбием, терпением и симпатией относился к людям в наш политкорректный и рукопожатный век, когда кажется, что еще одно слово – и переходим на ножи, как в Средневековье.
Однажды Шура пришел на мой концерт – а я тогда ждала другого человека, но тот не пришел. От обиды и боли я даже не могла дышать, а Шура взял меня за руку и сказал: ну подумаешь, не пришел, сколько их еще не придет, милая, разве всех будем считать? Я ответила, что раз так, то прошу официально считать, что с этого момента я официально влюбляюсь в Шуру; он смеялся и красиво фланировал в своем черном пиджаке мимо пришедшего лишь к окончанию концерта того человека.
* * *
Мы разделяли несколько совместных страстей, но самой главной была наша общая любовь к фигурному катанию. Не было ничего интереснее, чем смотреть его с Шурой. Какие бездны смыслов, какие оценки, какие пласты мироздания он вскрывал, всего-навсего комментируя очередную произвольную Татьяны Навки или Тессы и Скотта! Если мы не могли смотреть соревнования вместе, то переписывались, ругаясь на выбор музыки, костюмы или судейство…
Всегда онлайн, всегда в прямой трансляции (даже в пять утра!), а не в записи – запись уже было не то… Однажды мы с Игорем бросили нашу шестимесячную дочь в загородном доме, в котором вырубилось отопление и свет, на няню, которая беспрерывно топила камин, – и поехали ночью в Москву к Шуре смотреть произвольную чемпионата мира, на котором решались важные для нас троих судьбы. Никогда эту ночь не забуду. В перерывах под заливку льда я сцеживалась, а Игорь с Шурой курили, и все трое орали в ажитации, и дым плавал по комнате, и под его толстым слоем становился невидимым зеленый фикус лирата, обнимавший углы в Шурином салоне.
* * *
Когда Шура затеял уже вторую версию РЖ, он написал мне одной из первых – и попросил писать колонку про жизнь и музыку: “Дорогая Полина, мы с сентября снова начинаем выпускать «Русскую жизнь». Выходить будет только в сети, зато обновляться планируем больше десяти раз в день текстами разных форматов. Один из них – колонка с описанием различных житейских обстоятельств. Там будет много масок, но одна из них – молодая интеллигентная мать, хорошо пишущая по-русски, ее быт, ее проблемы, ее отношения с домашними, ее столкновения с внешним миром, смешные и драматические. Пишется всё от «я», от Полины Осетинской. Такие зарисовки, скажем, раз в неделю или раз в две недели, как получится. Не согласитесь ли Вы такой пишущей матерью поработать? Платим мы хорошо, а компания будет лучшая в России”.
Oh yes, это безусловно была лучшая писательская компания России на тот момент. Я сначала думала, что это шутка, – но он настоял, заставил, дал мне в помощь прекраснейшего редактора Ольгу Федянину, и я потихоньку начала писать, хотя очень сомневалась в целесообразности этого.
Шура сразу хвалил (“Гениально, Полина! Совершенно прекрасный текст. И ровно то, что надо. Вы с первого раза угадали абсолютно всё. Править там почти нечего, Ольга – очень умный, а, значит, деликатный редактор”), и всегда умел поддержать, и внушить уверенность, что именно тебе, никому другому, он бы это доверить не смог.
* * *
Как он любил, знал и говорил об искусстве – будь то итальянское Возрождение, кино или архитектура, – об этом еще напишут тома все те, которым посчастливилось путешествовать с Шурой.
Но для меня его главным качеством, особенно заметным в последние годы в виртуальном пространстве, была та милость, которую он к падшим призывал. В то время, как в остальных котлах варилось адское варево, проклинали, сушили кости, втыкали колья, – Шура был над, вне, выше всего. Он находил точные и ласковые слова, которые сразу расставляли по местам вечное и временное, истинное и наносное, иными словами – учил отличать зёрна от плевел. И этого, в сочетании с невероятным русским языком и добрым сердцем, – будет не просто не хватать. На этом месте теперь навсегда отныне будет зияющая дыра. Шура ведь был по-своему Моцартом.
Царствие Небесное. Вечная память. Благодарность. И до Встречи, в которую мы оба верим.
Петр Поспелов
Защитник пафоса
Мы с Шурой были знакомы тридцать лет, но иногда не виделись годами.
“Петенька, давайте видеться – жизнь ведь пройдет!” – писал мне Шура.
Вот она и прошла; но кто мог подумать, что это случится так рано (всего-то в 61 год!).
Он не дожил до старости, а она была бы Шуре очень к лицу. С каждым годом в нем становилось всё меньше обаятельного цинизма, который ему тоже очень шел, и всё больше простоты, человечности и тепла.
Познакомились мы еще за несколько лет до “Коммерсанта”, в эпоху параллельного кино и пустых полок в продуктовых магазинах: в 1990 году он преподнес мне подарок мечты – поездку в США на Мичиганский кинофестиваль. В городе Анн-Арбор я честно смотрел все фильмы независимых американских фильммейкеров, главным образом в силу технического интереса – как сделаны склейки, как
