геоинженерным решениям, персональным электромобилям и строительству новых атомных электростанций. Можно, столкнувшись с опасностью бандитизма на городских окраинах, заняться ликвидацией неравенства, а можно ввести более строгий контроль и нанять побольше полицейских. Работа с рисками не строится по принципу «или-или». Есть вероятность, что что бы мы ни делали, тревога, в той или иной степени, останется. Это не выбор между тревогой и душевным спокойствием, а принципы, на которых должна строиться наша политика.

А вдруг наши представления о времени изменятся? Мысленно путешествовать во времени, отправляться в будущее, которого мы никогда не видели, и во времена, которые прошли и не вернутся, – естественная способность человека. Но слишком частые путешествия во времени, когда человек чувствует себя оторванным от мира, который у него перед глазами, уже неестественны.

Мы как личности действительно можем по-разному учиться концентрации, но было время, когда внимание не требовалось концентрировать специальным образом, оно просто оставалось таким же естественным нашим свойством, как слух и зрение. Предпосылкой для существования такой естественной внимательности было природное изобилие: земля давала достаточно, чтобы нам не приходилось тратить уйму времени, чтобы прикинуть вероятность грядущих бедствий.

Естественное изобилие не вернется. Мы не сможем покинуть города, чтобы до бесконечности бродить в поисках свободно висящих фруктов. Это не значит, что нам чего-то не хватает. Только за XX век промышленно развитые страны увеличили свою производительность в среднем в десять раз. Сегодня мы производим все больше, трудясь при этом все меньше, и с тех пор, как «общество изобилия» в 1970-х годах раскритиковали за отсутствие устойчивости, производительность в странах Организации экономического сотрудничества и развития удвоилась. По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, сегодня мы производим достаточно продовольствия, чтобы накормить население земного шара плюс еще половину человечества. Но изобилие распределено неравномерно. Это касается не только пищи, но и остальной продукции[471].

Мы можем в обозримом будущем наращивать объемы производства хоть до бесконечности. Можем позволить уровню моря подняться, можем продолжить опустынивание и, возможно, начать добывать руду на других планетах. Природа не заставит нас остановиться.

Но мы можем выбрать другой путь. Как? За счет сокращения рабочего дня, всеобщего гарантированного базового дохода или демократизации производства (когда мы сами распечатываем на 3D-принтере почти все, что захотим) – не так уж важно. Важно, что этот вопрос касается не только социальной справедливости или благополучия окружающей среды. На кону стоит нечто более удивительное: возможность жить по новым принципам. Избавление от «экономической проблемы», принципа «работать, чтобы выжить», как формулировал экономист Джон Мейнард Кейнс, без преувеличения означало бы величайшие перемены в жизни людей с тех пор, как мы научились возделывать землю[472].

А вдруг думать станет бесполезно? Человек может лелеять в голове мысли об убийстве ближнего, а на деле помогать ему. Человек может думать о ближнем с любовью, а на деле убить его. Мышление есть средство абстрагироваться от мира и понимать мир. Сами по себе мысли не более реальны, чем цифры на калькуляторе. Смысл наблюдения за своим мышлением без вовлечения в него – практика, которую применяют все основные школы медитации, – в том, чтобы понять: мысли не имеют отношения к реальности. Это касается мышления в целом, а не только тревожности или «негатива». Приятные, умные, альтруистические, благонамеренные мысли одинаково не имеют отношения к действительности.

Так было и так будет; вдобавок к этому мы видим историческую тенденцию, при которой сообщаемая мысль, мысль, покинувшая безмолвное сознание, теряет смысл, обесценивается, как валюта во время инфляции. Если вы вздумаете прибить свои тезисы на церковных воротах – или в социальных сетях, в газете, в книге – то в лучшем случае доставите людям развлечение. Даже научный прогресс теряет в весе с каждой новой публикацией: в настоящее время новые научные статьи выходят каждые двадцать секунд, а каждый год появляется от 200 до 300 новых научных журналов. В голове у отдельного человека крутится водоворот мыслей; за пределами отдельно взятой человеческой головы крутится такой же бурный водоворот мнений, в котором мелькают самые радикальные идеи и образцы самого глубокого анализа; а потом их утягивает в воронку, причем они ни на йоту не нарушают жизни общества[473].

А вдруг идея критики общества, которая подстрекает к мятежу и способствует бесконечному развитию общества, основывается на предположениях, не имеющих ничего общего с реальностью?

В ходе одного исследования были проанализированы 11 миллионов сообщений в социальных сетях Китая, и группе ученых удалось определить, какие посты привлекли особое внимание цензоров, вплоть до удаления. Изучив содержание попавших под топор цензуры постов, исследователи поразились. Схема шла вразрез с оруэлловской идеей полиции мысли. Обвинения правительства в «бессовестной жадности», в «обмене достоинства на власть», в «безграничной безнравственности» или в предоставлении своим министрам любовниц цензуре не подвергались. Рассуждений интеллектуалов о том, что партия предала маоистское наследие, цензура тоже не коснулась.

Цензура была направлена на другое: на действие. Все, что касалось коллективных действий или побуждало к ним, быстро удалялось. Здесь цензура демонстрировала поразительную эффективность: такие посты ликвидировались в течение суток. Исчезали не только откровенные призывы к протесту и сопротивлению – исчезли и комментарии о демонстрациях и акциях устрашения, а также посты, носившие проправительственный характер.

«Результаты однозначно показывают, – пишут исследователи, – что цензуре подвергаются сообщения на темы, способные спровоцировать коллективные действия. В противном случае посты не цензурируются. При этом является ли пост провластным или нет, особого значения не имеет»[474].

Как будто кто-то в китайском правительстве обнаружил, что мысль сама по себе ничего не значит, и решил: пусть люди думают что и как хотят. Пока они не переходят к действиям, пусть тешатся критическими мыслями и воображают, будто «видят систему насквозь». «Правительству все равно, что о нем думают или говорят, – отмечает один из авторов исследования. – Его волнует только то, что вы можете сделать»[475].

Это и неудивительно. Вся сила – в действии. Наши мысли могут повлиять разве только на нас самих. Жить в соответствии со своими мыслями значит действовать вопреки желаниям диктатуры. Если бы кто-нибудь затеял курсы по социальному самосовершенствованию, их главной целью стало бы трансформировать искреннее беспокойство о внутренней жизни в беспокойство о жизни внешней.

А вдруг катастрофа уже произошла? История показывает, что человечество знает много способов устроить жизнь, но мы крепко верим: существующее общество должно пребыть вечно. Эта идея настолько сильна, что аналитики и исследователи часто считают ее нейтральной. Даже когда этой идее бросают вызов и мы, общество несчастливых, заявляем, что для преодоления любого кризиса необходимы решительные и последовательные социальные