– Вон он, гад! – закричал Ганин и показал пальцем направо, в сторону аэропорта.

Безумный «Лантис» свернул с шоссе направо, проехал под эстакадой и теперь прямо по лугу, усеянному лютиками, ромашками и васильками, мчался, подскакивая и подпрыгивая, к взлетному полю. Я не нашел ничего лучше, как только хмыкнуть и врезать по педали газа так, что нам с Ганиным в очередной раз на время стали не нужны ремни безопасности. На кочках и бугорках широких хоккайдских полей скромному городскому «Лантису» до мастодонта-внедорожника, в котором гордо восседали мы с Ганиным, далеко, и расстояние между нами стремительно сокращалось.

К ограде взлетного поля «Лантис», правда, успел на секунду раньше нас, и мы въехали следом на бетон аэродрома в заботливо пробитые им в изгороди из колючей проволоки импровизированные ворота. «Лантис» погнал прямо по «внутреннему переваренному продукту», как любит расшифровывать аббревиатуру взлетно-посадочной полосы диетолог Ганин, и мне без труда удалось тут же поравняться с ним на серо-желтом абразиве, сжигающем мацумотовские шины куда быстрее, чем мягкий свежий асфальт 244-й дороги.

Я придвинулся к черной торпеде слева и заглянул в салон, но джипы наши намного выше стандартных машин, и ничего вразумительного, кроме черной бейсбольной кепки, мне разглядеть не удалось.

Мы мчались по направлению к стоящему у одного из перронов бело-голубому пропеллерному «Ану‐24», около которого наблюдалось скопление народа, окружившего высокую тележку с большим длинным ящиком из свежего дерева. Я разглядел в этой компании Баранова, который яростно жестикулировал перед мужчиной в темно-серой форме таможенника и, видимо, разбавлял свои мимические экзерсисы нетривиальной лексикой и идиоматикой, поскольку что наши, что какие угодно таможенники и пограничники своим показным равнодушием и ярко выраженным наплевательством в душу и на права человека способны вывести из душевного равновесия даже флегматичного сумошника Акебоно, у которого нервов вообще не наблюдается. Таможенник, судя по всему, на барановские провокации не поддавался и что-то медленно записывал в своем блокноте. На ступеньках трапа, придвинутого к самолету, сидели и курили два пилота в белых рубашках с коротким рукавом. Правый, ближний к нам борт «Ана» был похож на вскрытую брюшную полость. Аэропортовые грузчики готовились затаскивать в его чрево саркофаг капитана Грабова, но особо с этим не спешили.

Самолет стремительно увеличивался в размерах. Воздух был заполнен воем сирены и ревом несущихся следом за нами по взлетному полю полицейских машин. В глубине моего сознания вдруг зашевелилось беспокойство по поводу целости и сохранности здания аэропорта и стоящих подле него разнокалиберных самолетов.

– Да, Ганин, ты прав. Это действительно камикадзе.

– Не дрейфьте, ротмистр, лучше обойдите его справа, – с ледяным хладнокровием приказал Ганин.

Я притормозил, пропустил «Лантис» вперед, а затем, прибавив газу, достал его с правого борта. Ганин ладонью показал мне, чтобы я подвинулся поближе к клиенту, отстегнул ремень, распахнул свою дверцу, развернулся спиной ко мне и, держа свою бейсбольную дубину в обеих руках, что было сил треснул ею по лобовому стеклу «Лантиса». При этом он крикнул что-то типа «враг не пройдет!».

Но точно ли это, я не расслышал, потому что «Лантис» вдруг заревел так, что у меня полопались все перепонки, дернулся вперед и врезался в стойку правого шасси сахалинского «Ана». А мой друг Ганин не вывалился на свою любимую ВПП исключительно благодаря недюжинной силе моей левой десницы, которой я успел подхватить его за ворот. Я бы с удовольствием для подстраховки схватился за него обеими руками, но бросать руль на произвол судьбы на скорости 160 немного рискованно, тем более что кроме разбомбленного «Лантисом» «Ана» перед нами был богатый выбор «Боингов», «Дагласов» и «Сессн».

Группа провожающих сыгравшего в свежесколоченный ящик капитана Грабова в последний путь бросилась врассыпную, «Ан» моментально осел на правое крыло, раздался треск таранящего поверхность «внутреннего продукта» пропеллера, крики разлетающихся с нижних ступенек трапа пилотов и скрежетание о бетон перевернувшегося на левый бок «Лантиса». Он продолжал свое движение по направлению к зданию аэропорта, а за ним из раскрывшегося ракушкой морского гребешка багажника бледно-зеленым шлейфом тянулся бурный ручей легких бумажек.

Я затормозил около прекратившего подавать признаки жизни «Лантиса», и мы с Ганиным синхронно выпрыгнули из джипа. Я посмотрел себе под ноги и увидел, что ступаю своей все еще твердой ногой – ногой триумфатора – по новеньким стодолларовым купюрам, от которых лантисовский багажник успел избавиться только наполовину. Мы с Ганиным переглянулись, без слов поняли друг друга, уперлись руками в застывшую перпендикулярно аэродромному полю крышу поверженного хетчбэка и, слегка поднапрягшись, толкнули его от себя. «Лантис» бухнулся на все четыре колеса, и я потянул правую переднюю дверцу. На руле, уткнувшись лицом в клаксон, покоилась голова в черной бейсбольной кепке. Я сдернул ее с тугих, сразу рассыпавшихся коротких волос и за правое плечо вернул водителя в нормальное положение.

– Вот тебе и Ирен Жакоб! А на вид такая изящная! – присвистнул Ганин, впрочем без особого удивления. – Жива?

Я пощупал шею Марины, в душе порадовался, что под пальцами изредка подрагивает жизнь, и кивнул другу.

– Жива, Ганин, жива. Сегодня день такой, видно, – все в живых остаются. Даже камикадзе.

Для экономии времени из мастерски сымпровизированного мини-Перл-Харбора в Немуро возвращались на вертолетах. По приказу Осимы подлетели презревшие запреты на полеты бесстрашные ребята из Кусиро на трех машинах и за пятнадцать минут доставили нас во двор городского управления.

Уже в воздухе, когда мы тряслись над бецукайскими болотами, Осима принял по рации сообщение от Сиракуры о том, что вторые отпечатки пальцев с пакетика с ядом и те, что я передал ему в конверте с фотографиями, помеченном буквой «М», идентичны. Сато, тоже по рации, сообщил Осиме, что Ольгу Сазонову нашли дома в истерике, но не избитую, а в целости и сохранности. Из летевшего параллельно вертолета уже на подлете к Немуро сказали, что Усольцева пришла в себя и ничего серьезного, кроме сотрясения мозга и сильного ушиба грудной клетки, у нее нет. И когда мы уже опустились во двор управления, осимовские ребята, оставшиеся в аэропорту, доложили, что деньги на летном поле собрали и что сумма составляет почти один миллион долларов без нескольких сотен. Осима приказал продолжать искать недостающие бумажки, поскольку, по его мнению, ветер мог унести их за пределы аэропорта.

В управлении Марину и Мацумото доставили в больничный изолятор, причем если состояние первой опасений не вызывало, то пораженный городошной битой перекупщик контрабандного краба в себя так прийти и не соизволил, хотя и о внутренности джиповского багажника его било, и в вертолете он трясся. Этому