ним половиной пирога. После того, как мы закончили, он с удовольствием бегал по снегу, гоняясь за рискнувшими спуститься на землю птицами. Я смеялась добрых пятнадцать минут, наблюдая как он укладывался на снег, вилял пушистым хвостом, а затем взмывал в воздух и обрушивал на снег передние лапы, нападая. Я перестала смеяться, когда поняла, что он охотится, и чаще всего, когда он вот так прыгал, то выныривал из рыхлого снега с маленьким грызуном во рту. По крайней мере, его это развлекало.

После того, как я потратила еще час на изучение книг и ничего не добилась, я решила плюнуть на это и сосредоточиться на более практичных вещах. Первой мыслью было расплавить одно из колец и начать экспериментировать, но потом мне пришло в голову, что если у меня ничего не получится — а это было вероятнее всего, — то я испорчу одно из колец воинов Фишера, а это будет совсем нехорошо. Я нашла немного металлолома в ведре у одной из скамеек и решила использовать его для экспериментов.

Первая проблема, с которой я столкнулась, заключалась в том, что я буквально не знала, с чего начать. Взяв в руки скрученный кусок и сосредоточившись, я смогла почувствовать, что это за металл, по вибрации, которую он издавал. Когда я впервые заметила эти вибрации еще в Зилварене, они так напугали меня, что я приучила себя игнорировать их. Теперь я использовала это чуждое ощущение, чтобы различать металлы с покрытием, серебро и множество различных вариантов железа, которых у нас дома не было. У каждого из них была своя частота.

Определение частоты ивелийского серебра не заняло много времени. Я просто взяла несколько колец в руки и закрыла глаза, пытаясь определить, как ощущается эта энергия, когда она поднимается по моим рукам, и запечатлела это в памяти. Затем я порылась в ведре и отложила все куски, обладающие той же частотой. Уже через полчаса у меня было приличное количество блестящего металла, готового к переплавке.

Для первой попытки я расплавила немного металла и перелила его в тигель. Затем я добавила в расплавленное серебро множество различных ингредиентов из стеклянных банок, стоящих на полках, не чувствуя, что у меня что-то получается. Большая часть ингредиентов просто сгорала, как только попадала на обжигающе горячую поверхность металла. А вот соль, похоже, хорошо сочеталась. Я дала серебру остыть и выковала молотком плоскую пластинку, а затем отправилась на поиски ртути, чтобы как-то проверить созданный мной грубый медальон.

Но ртути не было. Я не смогла найти ее ни в одной из баночек или тиглей. Как, черт возьми, Фишер рассчитывал, что я решу эту проблему для него, если он не собирался доверять мне ртуть? Неужели он думал, что я попытаюсь сбежать с ней, черт возьми? В прошлый раз я усвоила урок. У меня еще не было своей реликвии…

Здесь.

Здесь.

Я здесь…

Всего один шепоток. Такой тихий.

Когда я услышала ртуть во дворце, звук был похож на хор шепотков. Но этот был едва различимый. Тихий. Мне пришлось закрыть глаза и не двигаться, чтобы просто услышать его. Но он раздавался внутри кузницы. И совсем близко. Я сосредоточилась, и через некоторое время почувствовала легкое притяжение, настолько слабое, что оно едва ощущалось, и затем направилась в том направлении.

Серебряная шкатулка стояла на полке над небольшим умывальником, приткнувшимся в углу у стены. Листовое растение в горшке скрывало ее от посторонних глаз. Я отнесла шкатулку обратно на верстак и открыла крышку, рассмеявшись, когда увидела, как мало в ней ртути. Естественно, она была твердой, но в жидком состоянии ее хватило бы в лучшем случае на пару столовых ложек. И это то, что он оставил мне для работы? Я фыркнула, вынула металл из шкатулки щипцами и положила его в самый маленький тигель, который смогла найти.

Переводить ртуть из твердого состояния в жидкое становилось все легче. Рука, тянущаяся в темноту. Палец, щелкающий выключателем. На этот раз его было так мало, что мне почти не приходилось его заставлять. В один момент это был кусочек потертого металла, а в следующий — блестящая лужица, катающаяся по дну чугунной чаши. Я опустила медальон в тигель и поморщилась, когда поняла, что ртути едва хватило, чтобы накрыть его.

И ничего не произошло.

Я подождала.

По-прежнему ничего.

Здесь. Здесь. Я здесь, — прошептала ртуть своим одиноким голосом. — Одна. Одна. Приди ко мне. Найди меня. Будь со мной.

Медальон ничего не изменил.

Я попробовала еще раз, добавив в расплавленное серебро что-то похожее на песок и немного соленой воды. И снова ничего не произошло. В третий раз я попыталась добавить в серебро темно-красный порошок из одной из баночек, но он загорелся еще до того, как достиг покрытой рябью поверхности, выпустив облако ядовитого красного дыма, от которого у меня покалывало и немело лицо. После этого Оникс больше не возвращался в кузницу, поэтому я сидела с ним на скамейке в холодном послеполуденном свете, поглаживая его мех и дрожа от снежинок, падающих мне на штаны.

Моя четвертая и последняя попытка за день — добавить щепотку древесного угля и веточку травы с надписью «Вдовий бич» — снова не принесла результатов, и к этому времени я уже официально была сыта по горло. Я свистнула Ониксу, чтобы он подошел, — тот нехотя подчинился — и выскочила из кузницы, оставив после себя беспорядок, который я устроила своими неудачными попытками.

Когда мы вернулись в коридоры Калиша, Оникс, оживленно тявкал, вертелся у моих ног и подпрыгивал от возбуждения, вывалив розовый язык. Судя по всему, он был очень рад оказаться вдали от кузницы. Утром, когда Фишер вел меня туда, я не запоминала дорогу, но обычно я довольно хорошо ориентировалась в новых местах. Возможно, это займет какое-то время, но в конце концов я вернусь обратно в комнату, в которой проснулась.

Однако до этого дело не дошло. Я успела сделать всего пару шагов от двери, когда из-за угла появился Рен, одетый в темно-красную рубашку и потертые коричневые кожаные штаны. Он был весь в грязи, а через щеку тянулась длинная рана, из которой сочилась кровь. Его волосы казались мокрыми от пота, а темные круги под глазами