Ним на смерть, – Петр оказывается лицом к лицу с молодой женщиной, служанкой, и достаточно этой служанке сказать ему: «И ты был с Ним» – как Петр отвечает: «Нет, я не знаю этого Человека» – и отходит. Это повторяется, и еще раз он клятвенно говорит, что не имеет ничего общего с осужденным; и после этого, обернувшись, встречается взором со Христом (Мк 14:66–72). Наталья тоже могла бы отречься и сказать: нет, я не умру, я отказываюсь, выхожу на свободу – но она этого не сделала. Эта хрупкая женщина двадцати с небольшим лет сумела выстоять там, где вся человеческая крепость Петра оставила его.

К тому же, эта молодая женщина не раз, вероятно, спрашивала себя, не напрасно ли она умирает. Умереть ради того, чтобы спаслась эта женщина и ее дети – да! Но какая чудовищная, трагическая бессмыслица, если и их схватят, и ее расстреляют! Вспомните человека, которого Священное Писание называет величайшим среди рожденными женами: Иоанна Крестителя. В конце жизни, также стоя перед лицом надвигающейся смерти, Иоанн Креститель посылает двоих своих учеников спросить у Христа: Ты ли Тот, Которого мы ожидали, или надо было ждать иного? (Мф 11:3). Сколько трагизма в этой фразе, которая кажется важным вопросом для него, как и для нас, но вопросом столь трагичным для него. Он умрет. Он умрет, потому что был Предтечей и Пророком и Крестителем Христа, и перед лицом грядущей смерти вдруг охватывает его сомнение: не ошибся ли я? Что, если Тот, Кого я возвещал, еще не пришел, что, если Тот, о Ком я свидетельствовал от имени Бога – не Этот?.. Тогда бессмысленны все годы непосильного подвига в пустыне, и отречение от себя, ради которого Писание называет его гласом вопиющего в пустыне, не пророком, говорящим от имени Божия, но голосом Божиим, звучащим через человека, который настолько отождествился с этим голосом, что уже неважно, Иоанн это или другой, говорит только Бог – и теперь эта грядущая смерть. Если Иисус из Назарета – Тот, тогда все это имело смысл делать; но если это не Он, тогда Иоанн обманут Самим Богом.

Так же, как Наталья, окутанная в этой ночи молчанием и одиночеством, Пророк не получает никакого ответа, вернее, получает ответ Пророка: Пойдите и скажите Иоанну, что вы видели – слепые прозревают, хромые ходят, нищие благовествуют; блажен, кто не соблазнится о Мне. В темнице, где его ждет смерть, он должен встать перед лицом всего своего прошлого и своего настоящего, всей своей смерти – в одиночестве, в державной ответственности человека во всем величии этого слова.

Наталья тоже не получила никакого ответа. Теперь-то я мог бы ей сказать, что Зоя спаслась, что детям уже за пятьдесят лет, многое мог бы сказать еще теперь; но она этого никогда не узнала и в течение ночи была расстреляна.

Вот акт заступничества, вот что позволяет Наталье не в благочестивых речах, но всем своим существом воззвать: «Господи! Спаси их! Возьми мою жизнь, но отдай ее другим!» И действительно, эту жизнь они приняли, но не временную, не жалкую, кратковременную человеческую жизнь. Они получили от нее еще нечто. Вы помните то место у апостола Павла, где он говорит: Уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал 2:20). Так вот, эта женщина и ее дети говорили мне: «Она умерла нашей смертью, и вот уже пятьдесят лет мы пытаемся жить ее жизнью, жить в меру Натальи».

Бог мог бы поставить нам вопрос – и вопрос этот был бы таков: ты, обвиняющий Меня в том, что Меня нет, – где ты сам? Стоишь ли ты вне трагедии, глядя на нее со стороны и восклицая: Бога нет, где же Он, куда Он смотрит?.. Или ты там, в сердцевине трагедии?.. Если бы ты был там (мог бы сказать Господь), люди увидели бы, что там – Я, потому что ты – частица, живой член Моего Тела, частица всецелого Христа. Твое присутствие было бы Моим присутствием. Твое отсутствие заслоняет Мое реальное присутствие. Твое место – в сердцевине трагедии, и если бы ты стоял там, ты сумел бы молиться. Ты не молишься, ты не в состоянии молиться, потому что тебя там нет. Ты не в состоянии молиться Господу бури, и поэтому создаешь себе ложный покой и ложную успокоенность.

Вот в чем вся проблема: в той ситуции, где мы находимся, в Истории, как и в нашей частной жизни, мы обвиняем Бога! Бог нас не обвиняет, но лишь с грустью задает нам вопрос: Где ты?.. Быть может, вы помните роман польского писателя, который, правда, скорее известен моему поколению, чем более молодым людям, «Quo vadis?», «Камо грядеши?»[72] Это история из времен самого первого гонения. Спасаясь от него, Петр уходит из Рима; у городских ворот он встречает Христа и спрашивает Его: «Quo vadis, Domine? Куда идешь, Господи?» И Христос отвечает: «Иду в Рим умереть с Моими братьями, потому что ты их оставил». Вот как ставит нам вопрос Господь.

Заступничество – да, реальность, молитва – реальность, но она реальность только тогда, когда является ответственной, вовлеченной позицией, «ангажированностью». Мы всё время говорим о вовлеченности: политической, общественной, всевозможной, но сами мы безответственны; мы то включаемся ответственно, то безответственно отходим; включаемся на время, как можно наняться на какой-то срок. А затем, когда мы устали страдать, мы говорим тому, кто в сердцевине страдания: продолжай, а я отдохну; когда усталость пройдет, я вернусь поддержать тебя… Бог так не поступает!

Я хотел бы дать вам еще один пример. Человек, которого я знал близко, который оказал на меня определенное влияние в молодости, во время немецкой оккупации был схвачен и отправлен в концентрационный лагерь. Он вернулся оттуда через четыре года. При первой встрече я спросил его: «Что вы вынесли из лагеря?» Он ответил: «Тревогу». Меня это поразило, потому что он был человеком крепкой веры, сильным человеком; и я переспросил: «Вы хотите сказать, что потеряли веру?» И он ответил: «Нет; но видишь ли, пока я был в лагере и подвергался жестокостям, насилию, я сознавал, что Бог дает мне власть прощать. В любое мгновение я мог сказать: Господи, прости! они не знают, что творят… В любое мгновение я мог сказать: Господи, Тебе больше нечего взыскать с них, я простил им в Твое имя. А теперь я на свободе; те, кто нас так мучил, когда-то встанут перед судом Божиим, и я хотел бы всем существом воззвать к Богу: «Прости!»